кто такой Арсен, хотя Арсена знал весь квартал, лучше помолчать. Ну что ж, стаканчик белого вина никогда не повредит, особенно если к нему заказать салат из лука. Во всяком случае, не стоило болтаться здесь, в тринадцатом округе, где Рауль был известен всем и каждому. Посетители косились на его нарукавную повязку. И все-таки Рауль решил не снимать ее: если потребуют увольнительный билет, пожалуйста, — на сей раз все в полном порядке.

Рауль вспомнил прошлый свой отпуск. Каких-нибудь два месяца назад это было, а будто сто лет прошло с тех пор. Тогда его отпустили всего на одни сутки, но в канцелярии капрал, — как же его звали? Кажется, Беллам, да, Беллам… — выправил ему документ так, что вышло, будто отпуск ему дали на три дня. Пускай в Ферте-Гомбо хватятся, наплевать! Из-за трех дней в Париже стоило отсидеть неделю. Главной его заботой было установить связь с партией. Рауль пошел на завод Виснера, поговорил с товарищами и сразу же убедился, что теперь всем этим спорам насчет пакта раз навсегда положен конец, потому что после роспуска партии все прояснилось, даже в самых тупых головах. Даже в голове Тото… на что уж, казалось бы, завзятый анархист… Через Бендера Раулю удалось связаться с товарищем, которому поручили восстановить местную партийную организацию. Это был старый приятель Бланшара еще по заводу, позднее перешедший на партийную работу. Он сообщил Бланшару, что, действительно, почти все связи в парижском районе восстановлены, хотя со времени роспуска партии не прошло и полутора месяцев. Он же дал Раулю один адрес в Мо, которым тот, впрочем, так и не воспользовался. Во-первых, из Ферте не легче вырваться в Мо, чем в Париж, а когда ему, наконец, удалось пристроиться на грузовик, который вез в Мо провиант, нужного человека не оказалось дома. Дверь заперта, — видно, куда-нибудь уехал. Но вернемся к началу ноября. Тогда Рауль решил прежде всего установить контакт с профсоюзом. Его мучил один вопрос. Ему казалось, что на заводе занимают в этом вопросе неправильную позицию… В тот приезд Рауль с шиком разъезжал по всему Парижу на такси, чтобы избежать не суливших добра проверок отпускного свидетельства. Возил его на своем стареньком рыдване шофер Бабен, приятель Бендера. Улица Матюрен-Моро. Такая же, как и всегда. Вылезем из машины и войдем — что тут думать-то. Три каменные ступеньки, узкий двор, окруженный бараками, дверь направо. Висит вывеска: Профсоюз металлистов. Пока все идет гладко. Товарищи оказались на месте. Готье, казначей профсоюза, сказал Раулю: — Этакая неудача, Тембо только-только ушел. Ты, должно быть, разминулся с ним. — Это был последний день отпуска… Выйдя на улицу, Рауль увидел двух типчиков, которые поджидали его, небрежно опершись о дверцу машины. — Военнослужащий? Документы при вас? — Как это они смекнули, что Рауль военнослужащий? Видно, у них был особый нюх по этой части. — А что вы здесь делали? Отпускное свидетельство есть? — Все сошло гладко, и Бланшар объяснил, что он — член профсоюза; пожалуйста, вот моя профсоюзная карточка — металлист… а сюда он заходил по делу: говорят, будто мобилизованным выплачивают пособие. Ну, он и решил справиться… Кто не видел, как эти типы схватились за профсоюзную карточку, тот много потерял… Вертели ее так и этак, смотрели на свет, словно она прозрачная, взвешивали на ладони, чуть ли не на зуб пробовали… и наконец с нескрываемым сожалением вернули ее владельцу. Должно быть, завзятые коллекционеры, и им обидно было выпускать из рук такой редкий экземпляр. В те дни профсоюз металлистов только что выселили с Ангулемской улицы. И на улице Матюрен-Моро, тоже со дня на день ожидали налета. Один парень из третьей роты, расквартированной в Мальморе, ездил в начале декабря в Париж и рассказывал потом Бланшару, что полиция перехватала бог знает сколько людей; одному Готье удалось скрыться. В профсоюзах нынче засели люди вроде Беллена, Шевальма, Дюпакье, то есть как раз те, которых рабочие всегда терпеть не могли; без помощи полиции им бы не пробраться в профсоюзные органы… Теперь Раулю оставалась одна дорога — на завод. На следующее утро он сел на велосипед и отправился к Виснеру.

Вот о чем он думал еще со вчерашнего дня. В самом деле, раз нет ни Полетты, ни малыша — куда ему девать свой отпуск? Во-первых, хочешь, не хочешь, а кушать каждый день надо. Во-вторых, слоняться без толку по Парижу — покорно благодарю. Достаточно с него армии, где зря убиваешь время. Когда человек привык работать, он такого случая не упустит. Да, впрочем, и не он первый это выдумал. Все мобилизованные рабочие, приезжавшие в отпуск или временно освобожденные после болезни, устраивались на свой завод. Их охотно принимали на десять дней, на две, на три недели. Администрации выгодно было хотя бы на время заполучить квалифицированного рабочего. Мобилизация все перевернула вверх дном. Сейчас еще дело кое-как наладилось, а раньше, вплоть до конца октября, завод фактически не работал. За редкими исключениями (кузнецы, литейщики), всех позабирали в армию. Квалифицированных рабочих начали бронировать только с недавних пор. Всюду набирали женщин и обучали их мужским профессиям. Они работали не только шлифовальщицами, но и на токарных станках, чего раньше почти не бывало. Контролерш, например, ставили на те машины, к работе которых они присмотрелись за долгие годы, проведенные в контрольном отделе, а на их место брали новеньких, потому что контролер — это только звучит внушительно, а на поверку — ремесло нехитрое, механическая работа; каждый может быть контролером.

* * *

Начальник отдела личного состава принял Бланшара довольно любезно. — Как же, как же… я вас прекрасно знаю… Подождите-ка… — он порылся в картотеке. — Бланшар Рауль? Как же это вы не забронированы? Ну ладно, раз вы здесь, тем лучше. На сколько дней? На десять? Не особенно жирно. Но все-таки лучше десять дней, чем ничего… — Бланшар поглядел на начальника. Он тоже его прекрасно знал. Раулю не требовалось лазить в картотеку, чтобы вспомнить, что господин Фалемпен — гнусный лицемер, что в 1936 году, в период подъема рабочего движения, он только что на брюхе перед рабочими не ползал. Фалемпен был из тех, что разыгрывают перед рабочими «отцов родных». Интересно, как он вылез в начальники? Уж слишком вежлив, наверняка, совесть нечиста. Даже не будучи великим знатоком, нетрудно было определить, что Фалемпен усиленно подражает в костюмах и повадках инженерам и самому хозяину. Правда, костюмчик на нем более темных тонов,