Фажон, которого считали руководителем парламентской группы, — хотя это было не совсем так, — побледнел как полотно, даже губы у пего побелели. Сесброн хорошо его знал: если Этьен стиснет вот так зубы — берегись… Фажон сказал: — Ну, несложная у вас тактика! По-вашему, лучший способ служить партии — это делать то, что вам велит Эррио. Дорогие товарищи, заявляю вам, что у меня есть связь с руководством партии. Нам даны совершенно точные указания: никаких соглашений, надо драться. Прошу ответить: вы готовы выполнить эту директиву?

Парсаль и Лекор заговорили наперебой: — Руководство партии? Какое руководство партии? Где доказательство, что у тебя есть связь? Докажи нам! Мы не можем брать на себя какие-либо обязательства на основании голого утверждения.

— Да еще вопрос, из кого состоит это руководство, — добавил Лангюмье. — Кто это может руководить в такое время, как сейчас?

Сесброн повернулся к Фажону: — Знаешь что? Эти господа, наверно, хотят, чтобы им дали адреса и телефоны. У тебя нет при себе телефонного справочника?

Этьен встал. Один из компании Лангюмье, видимо, колебался. Он подошел к Этьену и сказал ему: — Слушай, это трусы и сволочи, а я не буду предателем… — и он ушел вместе с Фажоном. Вот собачья погода! Жюльетта Фажон и Бернадетта ждали в кафе на углу Бургундской улицы и улицы Лас-Касас. — Наконец-то! А Сесброн? Почему он с вами не пришел? Ах нет, вот и он. — Послушай, Люсьен. Мы заждались тебя… Здесь не очень-то уютно. Не такое уж приятное место! — На бархатном диванчике, напротив их столика, сидели какие-то два господина и читали газеты, держа листы прямо перед глазами. Сесброн еще не привык к новым порядкам. Он сказал: — Я попробовал было еще поговорить с ними… Да какие могут быть разговоры с такими людьми! Они ведь утверждают, что цель оправдывает средства. Я им сказал: ничто не может оправдать измену принципам, да и к тому же измену принципам никак уж нельзя именовать «средством». Средством к чему? Знаешь, Этьен, когда говорят: «цель оправдывает» и так далее, я всегда думаю — в чьих глазах хотят оправдать эти самые «средства»? В глазах тех людей, которых «тонкие политики» обманывают, употребляя средства, оправданием коих якобы является некая скрываемая ими цель… или в глазах тех, кого они обманывают, провозглашая некую цель, чтобы оправдать постыдные средства…

— Хорошо, хорошо. Ты прочтешь нам свой краткий трактат о морали в другом кафе, — перебил его Этьен. — Говорю тебе, здесь неуютно…

Люсьен поглядел на господ, закрывшихся газетами, повернулся к Бернадетте и увидел, что она смеется: — Ах ты, философ! — Он и забыл, какая она хорошенькая. Милая белокурая Бернадетта с побледневшим личиком.

На следующий день с утра валил снег, — такого не было за всю зиму. Люсьен, у которого перед глазами все еще стояло бледное зимнее солнце Лангедока, с удовольствием смотрел из окна на белую ватную пелену, окутавшую город… Вон сколько снегу навалило. Верно, для того, чтобы приглушить шум, который поднимется в палате… На сей раз председательствовал сам Эррио. Кто хочет получить представление о моральном уровне Эррио, пусть вспомнит, какую позицию он занимал в те дни и, в частности, его речь на этом заседании, ибо это точное мерило: он весь тут как на ладони. Может быть, найдутся люди, которые скажут, что позиция Эррио свидетельствует о его душевном благородстве, бесспорной порядочности, возвышенном образе мыслей и сердечной чистоте. Но это только доказывает, что об одном и том же не все судят одинаково; то, что одни считают очевидным, для других отнюдь не является таковым. Коньо, которому Сесброн сообщил эти наблюдения, придя в клинику навестить его и рассказать о вчерашнем заседании, ответил, что это уже не ново: был такой мыслитель Паскаль, который очень хорошо выразил эту мысль… — Паскаль не знал Эррио, — возразил Сесброн. — И он не стал бы искать ему оправданий. Паскаль был мистиком из породы мятущихся душ. Он не называл себя демократом. Он не председательствовал в парламенте Республики…

Во время речи председателя Сесброн и Фажон, умудренные опытом позавчерашних событий, благоразумно стояли в коридоре у дверей зала заседания — выжидали, пока Эррио кончит свое выступление. Из тамбура входных дверей выполз в сопровождении швейцара старик Барт, депутат от того округа, где родился Фажон. Он принялся увещевать обоих коммунистов: — Дорогой Фажон, я, конечно, не имею права давать вам советы… (Обычное вступление непрошенных советчиков.) Но подумайте хоть немного о своем отце, которого я очень хорошо знал. Ведь ваш отец был радикал-социалистом… — У Сесброна отец тоже был радикалом, — когда-то был, а в тридцать седьмом году вступил в коммунистическую партию. Разумеется, Фажон послал Барта ко всем чертям. К тому же из зала донесся шум рукоплесканий: Эррио кончил свою речь.

Этьен и Люсьен вошли в зал. Словно в клетку к диким зверям. Депутаты делали вид, что не замечают вошедших, или же нарочно загораживали им дорогу, чтобы заставить их пробираться стороной.

Когда они проходили мимо Филиппа Анрио, тот бросил какую-то оскорбительную фразу. Люсьен обернулся, хотел ответить, но Этьен взял его за плечи и тряхнул: — Оставь, не связывайся!.. Разве ты не видишь, что они стараются спровоцировать инцидент?.. — Перед скамьями правительства стояли Ромэн Висконти и Доминик Мало и, наклонившись, разговаривали с Монзи. Господин Монзи проявлял скептицизм в отношении известий о решающей победе Финляндии. Висконти заметил Люсьена и, повернув голову, бросил ему: — В Каркассоне мне говорили, Сесброн, что вы хороший солдат… Настала минута показать это! — Не беспокойтесь, покажу! — ответил Люсьен, которого Фажон подхватил под руку и потащил дальше.

Места в крайнем левом секторе, где обычно сидели коммунисты, теперь захватили социалисты, спустившиеся для этого с верхних скамей амфитеатра. Но Парсаль, Лангюмье и другие сидели в первом ряду. Должно быть, они отхлопали себе все ладони в честь Маннергейма…

— Что тебе сказал Висконти? — шепнул Фажон Люсьену, садясь рядом с ним. Сесброн повторил слова депутата от Восточных Пиренеев и добавил: — Он всегда был шпиком паршивым…

В тот день борьбу надо было вести не за трибуну на данном заседании, а за право выступить с трибуны во время прений, которые должны были начаться через пять дней, во вторник. Задача была такова: добиться, чтобы палата обязалась предоставить во вторник слово Фажону. Пусть нехотя, скрепя сердце, а все-таки обязалась бы. Надо хорошенько представить