были почти все значительные советские писатели-попутчики: А. Грин, Л. Леонов, Ю. Либединский, Вл. Лидин, И. Бабель, Б. Лавренёв, К. Федин, Н. Ляшко, А. Толстой, М. Слонимский, М. Зощенко, В. Инбер, В. Каверин и другие, всего 25 человек!

В украинской столице — Харькове — был опубликован шпионский роман «Запах лимона» Льва Рубуса (под этим псевдонимом скрывались его настоящие авторы Лев Успенский и Лев Рубинов), сразу же ставший библиографической редкостью. При этом писатели, сами того не подозревая, настолько точно изобразили технологию работы спецслужб, что сотрудники ленинградского «Большого дома» посчитали публикацию несвоевременной. По этой причине пришлось передать рукопись в частное издательство «Космос»[214].

Подобная технология оригинальностью не отличалась и в России была известна ещё с XVIII века, если не раньше. Основной целью авторов в подобных случаях было зарабатывание денег, поэтому обвинять их в этом — последнее дело, сами они этого никогда не скрывали. С точки зрения действовавшего советского авторского законодательства откровенный плагиат в этих произведениях обнаруживался довольно сложно, речь могла идти только о недобросовестном заимствовании некоторых сюжетных линий, сама форма произведения — перевод оригинального текста — и вовсе лишала возможности правообладателя, если бы он даже неожиданно появился, предъявить какие-либо претензии.

Так как введение доверчивого читателя в заблуждение относительно истинного авторства книги рассматривалось законодателем как мелкое мошенничество, то и ответственность за него, по уголовному закону, возлагалась не на исполнителя (переводчика), а на заказчика, то есть непосредственно на издателя.

7.3. Честный плагиат

У поэтов есть такой обычай

— В круг сойдясь, оплевывать друг друга.

Магомет, в Омара пальцем тыча,

Лил ушатом на беднягу ругань.

Он в сердцах порвал на нем сорочку

И визжал в лицо, от злобы пьяный:

«Ты украл пятнадцатую строчку,

Низкий вор, из моего „Дивана“!»

Дм. Кедрин. Кофейня

В 1932 году Демьян Бедный написал стихотворную балладу «Как 14-я дивизия в рай шла». Надо сказать, что даже для такого популярного представителя похабного, а следовательно, популярного в народных массах жанра частушек и куплетов, как Ефим Придворов, это его произведение является просто апофеозом пошлости — возможно, поэтому его и включили в советскую школьную хрестоматию. Остановись бывший придворный кремлёвский поэт на стихотворном её варианте — и беды бы не было, но захотелось Придворову славы пролетарского драматурга, для чего он и переделал балладу в масштабное антирелигиозное обозрение «Как 14-я дивизия в рай шла. Занимательное, дива и любопытства достойное, силой благочестия и убеждения исполненное и красноречием дышащее народное зрелище в трёх священнодействиях, с музыкой, пением, танцами».

Демьян Бедный в кремлёвской квартире на фоне собственной библиотеки

Учитывая исключительно развлекательный жанр революционной пьесы, дирекцией Центрального управления цирками она была включена в постановочный план Московского мюзик-холла! Однако коллеги незамедлительно увидели, что сюжет «14-й дивизии» заимствован у Михаила Булгакова и является стихотворным переложением «вещего сна» героя романа «Белая гвардия» 30-летнего полковника Алексея Васильевича Турбина, отрывки которого печатались в журнале «Россия» ещё в 1925 году: «— Как же вы? — спрашивал с любопытством и безотчётной радостью доктор Турбин, — как же это так, в рай с сапогами, со шпорами? Ведь у вас лошади, в конце концов, обоз, пики? — Верите слову, господин доктор, — загудел виолончельным басом Жилин-вахмистр, глядя прямо в глаза взором голубым, от которого теплело в сердце, — прямо-таки всем эскадроном, в конном строю и подошли. Гармоника опять же. Оно верно, неудобно… Там, сами изволите знать, чистота, полы церковные».

И в балладе:

Пронеслася мимо старухи кавалерия.

Прогремела за ней артиллерия.

Потом, за ротою рота,

Пошла боевая пехота, —

До раю шла, кому как угодно,

Свободно.

Перед раем — построившись повзводно,

С музыкой впереди, словно на параде

Где-нибудь в Москве аль Петрограде.

Строго говоря, в соответствии с п. 6 ст. 9 Постановления ЦИК СССР и СНК СССР от 16 мая 1928 года «Основы авторского права» не являлось нарушением авторского права «пользование чужим произведением для создания нового произведения, существенно от него отличающегося, с тем, однако, что переделка повествовательных произведений в драматические и киносценарии и наоборот, а равно драматических произведений в киносценарии и наоборот допускается лишь с согласия автора или его правопреемников». То есть с точки зрения закона это было как бы не нарушение, но спросить у автора оригинального произведения всё равно было надо.

Надо сказать, что кульбит, исполненный кремлёвским скоморохом, был довольно опасен, так как к 1932 году произведения Михаила Булгакова практически перестали печатать, а его пьесы «Бег», «Зойкина квартира», «Дни Турбиных» были полностью изъяты из репертуара театров. В статье о Михаиле Афанасьевиче в «Литературной энциклопедии», вышедшей в 1930 году, отмечалось, что «Михаил Булгаков не сумел ни оценить гибели старого, ни понять строительства нового. Его частые идейные переоценки не стали поэтому источником большого художественного творчества… М. Булгаков вошёл в литературу с сознанием гибели своего класса и необходимости приспособления к новой жизни. Принял победу народа не с радостью, а с великой болью покорности». Да и что, собственно, нужно было спрашивать у врага народа?

Несмотря на тотальную нехватку оригинальных драматических произведений, связанных с советской тематикой, пьеса Д. Бедного сразу же попала под огонь критиков, которым прежде всего не понравилась её форма — как следовало из названия, постановка планировалась в духе народного балагана. Почувствовав неладное, Ефим Алексеевич, как всегда, обратился за защитой к И. В. Сталину — направил ему письмо с подчёркнуто уважительной интонацией, а не как раньше, когда мог запросто обращаться к вождю «Родной»:

«Глубокоуважаемый] Иос[иф] Виссарионович. При создавшихся — совершенно катастрофических для меня — обстоятельствах мне не остаётся другого выхода, как обращения к Вам. Прошу я немногого: организации в Мюзик-Холле ЗАКРЫТОГО показа моей „Дивизии“, на котором могли бы присутствовать и Вы. Дело идёт вовсе не о пустяке. Гениальный анекдот давно влёк меня к себе и послужил темой для брошюры. Теперь он мною инсценирован. Задача, которая была поставлена мною и разрешалась в содружестве с совершенно исключительными по талантливости мастерами (режис[сёр] Каверин и худож[ник] Сапегин), была: положить начало театру НАРОДНЫХ ЗРЕЛИЩ. Кто знает историю таких „зрелищ“, тот в оценке спектакля не впадёт в ту ошибку, в которую впадают некоторые товарищи, стыдливо опускающие свои целомудренные глаза при показе некоторых моментов спектакля. Народное зрелище есть народное зрелище. Ему присуща некоторая грубоватость — чисто внешняя, ядрёность, сочность. На сцене не припудренные развратные маркизы, а здоровые деревенские девки.