href="ch2-1308.xhtml#id884" class="a">[1308]. Итак, суть проекта состояла, во-первых, в том, что на основании принципа «uti possidetis» за Москвой утверждались ее последние завоевания — Азов и четыре днепровских города, и, во-вторых, в том, что сверх этих приобретений к Турции предъявлялся еще «запрос» — уступка города Керчи. Значение договора для будущего заключалось также и в постановке впервые и притом в широкой постановке вопроса о протекторате России над православными подданными султана, т. е. принципа, который составит потом одно из крупнейших слагаемых в той сумме вопросов, какую впоследствии принято было называть общим именем «восточный вопрос». Возницын, следовательно, был тот, кто приобщил Россию к участию в этом вопросе. Откуда могла возникнуть у него такая мысль? Что подало ему повод заговорить о таком протекторате? Просматривая проекты договоров, представленные другими союзниками — цесарцами, поляками и венецианцами, — видим в них подобные же статьи: о палестинских святынях и о свободе вероисповедания католикам[1309]. Можно поэтому думать, что Возницын включил в свой проект статьи о святынях и вероисповедании, руководясь примером союзников, о намерениях которых мог знать из разговоров с ними еще до ознакомления с самыми текстами их проектов. Так, Карловицкий конгресс содействовал постановке и расширению восточного вопроса, вводя в договоры с Турцией статьи, определяющие положение палестинских святынь и устанавливающие протекторат европейских держав над христианскими подданными Турции. Но для России эта статья о протекторате открывала несравненно более широкие горизонты, чем для других держав. Тогда как для этих последних речь шла лишь об их покровительстве немногочисленным подданным султана католикам, статья русского проекта охватывала целые православные подвластные Турции народы: греков, болгар, сербов и других славян.

С 3 ноября начались съезды союзников с турецкими послами в конференц-доме. Первые четыре дня, с 3-го по 6-е, имели конференцию цесарцы; но затем ранее предустановленный порядок очередей был нарушен. Так как переговоры цесарцев с турками дошли до будущей границы Венеции, то признано было целесообразным две следующие конференции, 7 и 8 ноября, предоставить венецианскому послу[1310]. Седьмая конференция, на 9 ноября, была назначена Возницыну, имевшему, таким образом, удовольствие съехаться с турками все же раньше польского посла, который, кстати сказать, готов был пойти навстречу Возницыну в вопросе об очереди и предлагал решить этот вопрос жребием[1311]. Стоит привести отчет об этом съезде, сделанный в «Статейном списке», где дано яркое описание его. Посредники и турки уже ожидали прибытия московского посла и при входе его в конференц-залу стояли, а затем «по поздравлении» сели все вдруг, турецкие послы на скамье, Возницын против них на стуле, посредники — справа от Возницына лорд Пэджет со своими секретарями, слева голландец Колерс. При Возницыне были в качестве переводчика доктор Петр Посников, а «для записки», т. е. для протоколирования всего происходящего, подьячий Михайло Родостамов. При турках находились их секретари. Возницын, как его рисует нам Рудзини, — человек высокого роста с неприятным цветом лица и с важной осанкой, говорит только на своем родном языке, близко подходящем к иллирийскому, и всегда имеет с собой переводчика. В длинной одежде, подбитой серыми соболями. Имеет шесть или семь золотых ожерелий на шее, драгоценное украшение из довольно хороших алмазов на шляпе и много перстней на пальце. В руках пажа пара перчаток с хорошим узором из жемчугов[1312]. Он и открыл заседание обширной и, надо полагать, судя по записи в «Статейном списке», весьма напыщенной речью, которую он начал с перечисления титулов московского государя: «говорил в начале великого государя, его царского величества, именования и титлы», а затем объявил, «по какому к его царскому величеству возвещению на тот съезд он, великой и полномочной посол, послан и что его царское величество с Портою Оттоманскою желает быть в дружбе и любви на тех статьях, каковы он им будет предлагать. И то предложение со всяким украшением возвестил им пространно». Турецкие послы — под этими словами надо подразумевать Маврокордато, так как первый посол, рейз-эфенди Рами, обыкновенно молчал, ответили также пространной и витиеватой, продолжавшейся около получаса речью. «И турские послы, слушав того его предложения, отвещали ему пространным и многословесным изглаголанием, напоминая прежнюю дружбу и непоколебимую приязнь и что от некоторых злых людей ссора уросла, которую великодушно император их, салтан турской, умирити желает и к первому состоянию привести хощет». Следовали комплименты по адресу самого Возницына с восхвалением его опытности и с упоминанием о знакомстве с турками по его прежнему посольству в Константинополе: «Так же и его, великого и полномочного посла, хваля, что он заобычен и у них бывал и может лутче иных по нраву их и по поведению в делах с ними поступать. И так, льстя, многую и пространную речь едва не с полчаса продолжили и говорили, чтоб он, великой и полномочной посол, о делех им объявлял». После такого широковещательного вступления перешли к делу. Возницын объявил, что его государь желает с салтановым величеством быть в мире и дружбе на том основании, какое установили господа посредники: «яко кто да стяжет, тако убо да стяжет» («uti possidetis»). На это первое предложение Маврокордато, посоветовавшись с рейз-эфенди, отвечал «многими и пространными выводы и разговоры»; суть же этого пространного ответа заключалась в том, что и турки также принимают предложенное основание «uti possidetis», но с некоторым «приращением». Возницын возразил, что настаивает на чистом основании без всяких натянутых толкований, что «царское величество чисто зело без всякого противного толмачения приял и соблюдает тот фундамент». Спорили о том больше часа. Турки хотели объяснить ему, что они подразумевают под «приращением», но Возницын резко протестовал, сказал, что «он отнюдь того слышать не хочет, покамест ему не признают того фундамента во основание мира». Турки, опять посоветовавшись между собой, сказали, что они также держатся этого фундамента и только просят выслушать их предложение. Когда Возницын, наконец, согласился выслушать, они «почали, — не без иронии замечает „Статейный список“, — такую гисторию править от зачала света и до сего дня, все воспоминая крепчайшую дружбу и любительные обсылки, чему весь свет дивился». История, которую рассказали турки, касалась завоевания казаками Азова в 1637 г. и возвращения его туркам по повелению царя, чтобы не нарушать дружбы, а практическая мораль рассказа клонилась к тому, чтобы и теперь царь, по примеру деда, вернул Азов султану: «…и как еще за 50 лет взят был Азов от некоторых своевольных людей, тогда великий государь… не хотя ничем с Портою Оттоманскою дружбы повредить, указал тотчас отдати его назад; так же и ныне то… великий государь… может учинить и для крепчайшей дружбы