И великой и полномочной посол сказал: естли в миру не удовольствуют, то иной способ на то произыдет». На этих словах, в которых надо подразумевать угрозу отобрать Керчь войною, разговор окончился. «И договорились быть паки на разговоре ноября в 12 день и с тем с того съезду розъехались»[1313].

Съезд окончился безрезультатно; но, по крайней мере, выяснились и реально обозначились спорные пункты. Было ясно, что требования с турецкой стороны Азова, а с русской Керчи — только чрезмерные «запросы», от которых та и другая сторона потом отступятся. Основным спорным пунктом были четыре днепровских городка: Казыкермень, Тавань, Гасланкермень и Шангирей. О них и шел спор в течение всего второго съезда 12 ноября. Съезд этот в том же доме начался с предварительных заявлений обеих сторон о желании действовать чистосердечно и искренно и, оставя всякое красноречие, говорить только о деле: «Говорили с обоих сторон, чтоб приступить к делу прямым намерением и истинным сердцем и, оставя лишние речи, говорить краткими словами о прямом деле, потому что пришло время зимнее и друг друга труднить не надобно. И теми словами поставили итить о делех с начала и до конца». Затем, приступив к делу, Возницын опять заявил, что великий государь хочет мира на основании «како кто владеет». Турки опять согласились на такое основание, но заявили, что оно должно быть с подобающим «притяжанием», подразумевая под этим притяжанием очищение и срытие городков, причем сослались на ноту графа Кинского, подписанную также и Рудзини, которой начались переговоры о конгрессе и в которой говорилось за всех союзных, что при основании «uti possidetis» могут быть условлены очищение и срытие крепостей и иные «окружности», т. е. обстоятельства. Основание «uti possidetis» — одно слово, которым обозначаются многие заключавшиеся в нем обстоятельства. Свою мысль они подкрепляли метафорическими примерами. Подобно тому как человек состоит из многих членов, но зовется одним человеком, и подобно тому как дом складывается из многих камней, а зовется одним домом, «также и то основание мира одним словом определено, однако, надобно к нему такие приращения, которыми мог от имени своего живое действо стяжать». Возницыну эти слова показались неубедительными, и он возразил: «Живое действо и прямое дело, то, что[б] противно не толковать, а держать чисто и свято». Не согласился он и с приведенными примерами; он их нашел не относящимися к делу: «…а что они объявляли приклады те, которые к тому не належат — а целость того святого и непорочного миру належит в добром и правдивом содержании». Горячий протест вызвала с его стороны ссылка турок на «лист» — ноту, подписанную графом Кинским и венецианским послом. Если в этом листе упоминается об очищении некоторых мест, то это касается их, цесарцев, и венецианцев, а не России и Польши. Турки опять «многими словами и приводы» доказывали, что основание мира без условия очищения городков быть не может, а в подтверждение значения листа Кинского сослались на посредников. Тогда английский посол взял подлинный лист Кинского, читал и говорил Возницыну, «чтоб он не развращал того миру чрез волю государя своего». Если б царю такое условие было неугодно, то в листе от его союзника так написано и не было бы, и царь не послал его, посла, на конгресс. Они все видят, что он поступает против воли своего государя. В заключение лорд Пэджет спросил Возницына: «Признавает ли он их за посредников и тот фундамент приемлет ли?» Московский посол, видя «их крепкое наступление», сказал: «За посредников он их цело без воли государя своего признавать не может, только признавает за приятелей и друзей, от которых всякой приязни надежен». Лист же Кинского написан без совета с русской стороной, рук царского величества послов и их печатей на нем нет, отправлен этот лист к туркам еще до прибытия царя в Вену — по всему этому он для московского посла не обязателен. Турки отвечали, что лист писан по указу цесаря за всех его союзников, султан ему верит, и ему, послу, «порочить такого великого монарха постановления непристойно, и мнят они, что он, посол, то некаким злонравным обычаем без указу делает». Это была резкость, которую Возницын отпарировал, сказав, «что им так говорить не надобно потому, естли и он так же будет говорить, то из того не ино что будет, токмо зло и недружба». Он указов цесарского величества не порочит, держится того листа сообразно с интересами царя, как он их понимает, «как он к стороне его царского величества разум имеет», говорит о мире согласно с указом своего государя и «последним намерением объявляет», что тем городам очищения не будет. Заняв в этом вопросе твердую позицию, Возницын выступил с предложением: если этот спорный пункт нельзя уладить, то отложить его на будущее время, а теперь ограничиться краткосрочным перемирием. Турки отвергли предложение, заявив, что они приехали заключить или мир, или продолжительное перемирие с улажением всех трудностей. Возницын вновь вернулся к разговору об основании мира («uti possidetis») с «приращением». Если турки настаивают на основании с «приращением» в виде очищения городов, то и он будет так же поступать, также к основанию потребует «приращения», т. е. требует очищения турецких городов Очакова, Белгорода (пространство между Бугом и Днестром), Килии и всех тамошних татар вывесть за Дунай. Маврокордато отказался передать эти слова рейз-эфенди и ответил, что они требуют очищения городков, завоеванных русскими в нынешнюю войну. Возницын заключил разговор словами: если им невозможно согласиться на очищение названных им городов, то и царю также невозможно согласиться на очищение днепровских городков. «И послы турские, сердитуя, молчали, а после говорили посредником: нам-де с ним больше нечего делать! извольте вы с ним говорить и ему то постановление протолковать». Посредники пригласили Возницына к себе на следующий день, 13 ноября. «Встав, говорили поприятней, увещевали меня всякими лестными глаголы… и затем, простясь, с съездом розъехались»[1314].

Итак, вопрос о четырех днепровских городках стал камнем преткновения в русско-турецких переговорах. Возницын стал на твердой позиции не уступать городков ни в каком случае, и исход переговоров зависел от того, насколько твердо будет он занятое положение сохранять. Встретив отпор со стороны турок, он сделал предложение о краткосрочном перемирии, с тем чтобы разрешение «трудностей» было отложено до будущих посольских пересылок. Возницын действовал так согласно с указаниями Петра, данными ему еще в Вене, «потому что, — как он писал Л. К. Нарышкину, — сам мне изволил приказывать имянно, что мне туркам ничего не уступать». Мысль о перемирии в случае непреодолимых затруднений была ему