тем его, салтаново величество, утешить». Турки привели далее и мотив, по которому царь мог бы так поступить: «потому что его царскому величеству то место не нужно и ни к чему не потребно». Если Возницын полномочий на уступку Азова не имеет, пусть напишет к государю. Можно себе представить, с какими чувствами Возницын выслушал такое предложение. Видимо, в большом волнении он стал задавать отрывистые вопросы: «И великой и полномочной посол говорил: буде что есть, чтоб еще предлагали. — И турские послы говорили, дабы Казыкермень, Тавань и прочие на Днепре городки испразднить (т. е. очистить) и ратных людей вывесть и в первом (первобытном) состоянии им пребыть. — И великой и полномочной посол спрашивал: еще что есть? — И турские послы сказали, что получа наше довольство, будут и о иных делех говорить». Тогда Возницын дал весьма категорический ответ: «И великой и полномочной посол говорил с их обычая, украся дружбу: об Азове, что был взят и отдан, то ведает. А ныне, чтоб они, послы, не токмо о сем говорили, и в помышлении своем не имели» ни отдачи Азова, ни очищения днепровских городков.

То и другое добыто кровью. Таким образом, турки раскрыли, что они разумели под «приращением» к принятому основанию мира — это было возвращение Азова и в особенности очищение днепровских городков. На замечание Возницына, что его государь желает заключить договор на чистом основании как кто владеет, турки с укоризной отвечали, что «он от фундамента отбивается»; фундамент, если днепровских городков не очистить, к миру не приведет, потому что тогда ни Турецкому государству, ни Крымскому юрту не будет покоя от своевольных казаков, которым днепровские городки могут служить прикрытием. Что же это за мир, если он небезопасен? Следует учинить честный и безопасный мир, отчего бы ни в чем «дружбе повреждения не было». Возницын успокаивал их заявлением, что опасности ни Турецкому государству, ни Крымскому юрту от днепровских городков не грозит; в них находятся царские воеводы и русские ратные люди, казаки пребывают в крепком послушании, а если бы из них оказались своевольные, то их через те городки для нападения на турок и на Крым не пропустят. Сделанное турками упоминание о Крымском юрте подало Возницыну повод поставить вопрос, как турецкие послы намерены поступить, имеют ли они в виду включить Крым в свой договор или предоставят Крыму самостоятельно мириться с Московским государством?

Таким образом, вопрос о мире с Турцией был пересечен вопросом о мире с Крымом. Турецкие послы пригласили Возницына вернуться к турецкому делу, а потом уже говорить и о Крыме. Возницын возразил, что так как они сами подняли вопрос о Крыме, «привязали его в тот договор», то он будет говорить и о Крыме, и по этому поводу выставил требование, без удовлетворения которого мир не мог быть прочен, именно уступку царю Керчи в возмещение разорений, причиненных крымскими татарами, и для покрытия издержек, понесенных царской казной на организацию военных сил для отмщения крымцам — «и о том выводил великой и полномочной посол пространно и подлинно». Требование Керчи произвело на турок потрясающее впечатление, художественно ярко отображенное в «Статейном списке»:

«И когда турские послы то услышали, в великое изумление пришли и вдруг во образе своем переменилися и друг на друга поглядя так красны стали, что болши того не возможно быть. И немало время молчав и с собою шептав говорили, что они того не чаяли; и выводили о том пространно, что там городы не хана крымского, хан-де крымской — губернатор или комендант от салтана, а в земле не волен ни в единой пяди. И как тот Керчь отдать? Он стоит на устье Черного моря против Тамани и царскому величеству отнюдь не пристоен и держит врата всего Черного моря и Крымского острова и град тот великой, и не обмолвился ли он (посол) в имени и в ином в чем? И великой и полномочной посол сказал, что он сам в нем ночевал четыре недели и знает его без обмолвки. А чей город, крымского ль хана или турской, того он не знает». Если он турецкий, а им татар жаль, то они могут царя и своими удовольствовать. Сделать это следует потому, что они, турки, в прежнем договоре обязались крымских татар от войны унять и в миру держать, однако того не исполнили, а татары причинили государствам царского величества большие убытки. Если же эта крепость отдана будет русским, то татары не будут впредь так дерзновенны. Царь писал о дерзновении татар к султану во многих грамотах, но никакого удовлетворения не получил, и они от войны не уняты. «И турские послы, — продолжает далее „Статейный список“, — оставя все дела, говорили все о Керчи, и было того часа с два, что он будто и фундамент тем нарушил, в чем им помогали и посредники». Возницын, возражая, расчленил вопрос: в турецком деле он стоит, как постановлено, на основании «uti possidetis», a «запрос» его, т. е. требование Керчи, относится не к турецкому, а к татарскому делу. В отношении же к татарам основания «uti possidetis» установлено не было. Если бы они сами не подняли вопроса о Крыме, он бы им такого предложения не делал. Турки отвечали, что крымский хан о дружбе и мире может договариваться сам, а до земель ему дела нет, земли и города в Крыму — то все султаново. Возницын согласился на особый договор с Крымом, но с тем, чтобы турки дали обязательство, если учинится у России с Крымом война, за крымцев не стоять. Послы сказали, что если к султановым городам в Крыму придут царские ратные люди, то как им тех султановых городов не оборонять? Султан берет на себя удерживать крымцев от нападения, но с тем, чтобы они с московской стороны были награждены таким же почтением, как и прежде, в виде некоторой дачи, т. е. в виде взноса посылавшихся в Крым «поминков». Возницын резко возразил против платежа этой дани: царское величество за их неправды и за убытки, ими причиненные, хочет себе награждения, а не от себя что давать, и вновь в виде такого награждения потребовал Керчь. Послы предложили вопросы: бывало ли когда, чтобы ханы договаривались с царями, кроме дружбы и каких-либо приватных дел, еще о землях или городах, какие они вам города или земли уступили? «И он им сказал, что Сибирь, Казань, Золотая Орда, Астрахань — все то татарское было, а уступлено в державу его царского величества. И послы сказали, что то взято войною.