Шанталь повернулась на бок и приподнялась на локте. Ееволосы растрепались, но от этого она не стала менее прекрасной. Некоторое времяона смотрела на Марка молча, потом улыбнулась и, игриво поглаживая пальцами егогрудь и живот, хрипло прошептала ему на ухо:

– Знаешь, я тебя люблю.

Марк пристально всмотрелся в ее глаза.

– Я тоже тебя люблю, Шанталь. Может быть, даже слишкомсильно, но с этим ничего не поделаешь.

Для такого человека, как Марк-Эдуард, это было оченьсерьезное признание. Никто из тех, кто его знал, не поверил бы, что он на такоеспособен. И в первую очередь Динна.

Шанталь улыбнулась, легла на спину и закрыла глаза.Марк-Эдуард забеспокоился:

– С тобой все в порядке?

– Конечно.

– Я знаю, что ты запросто можешь сказать и неправду. Яспрашиваю серьезно: у тебя все в порядке?

На его лице мелькнуло выражение, близкое к панике. Шантальулыбнулась:

– У меня все отлично.

– Ты не забыла вовремя ввести инсулин? Недавняя страстьуступила место почти отеческой заботе.

– Да, я сделала укол, не волнуйся. Ты не хочешьопробовать новые часы в ванне?

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет? – Она безмятежно улыбнулась, иМарк наконец расслабился. – Или у тебя на уме что-то другое?

– У меня всегда другое на уме. Но ты устала.

– Для тебя у меня всегда есть силы, mon amour.

То же самое Марк мог сказать и о себе. Они снова занималисьлюбовью, и десяти лет разницы в возрасте как не бывало. Только в три часа дняони наконец угомонились и легли рядом.

– Ну что же, этот день прошел не зря.

– А у тебя были другие планы?

– Абсолютно никаких.

– Может, снова пройдемся по магазинам? Марк-Эдуардлюбил баловать Шанталь, потакать ее прихотям, ему нравилось просто быть с нейрядом, восторгаться и упиваться ею. Каждое ее движение, аромат ее духов, каждыйее вздох возбуждали его, и Шанталь прекрасно это знала.

– Пожалуй, я могла бы соблазниться магазинами.

– Я рад.

Эту поездку в Рим Марк-Эдуард затеял ради нее. Летом емупридется очень много и упорно работать, а Шанталь будет скучно в Афинах. Но Римона любит, Марк-Эдуард это знал и старался возить ее в Рим всегда, когда бывалавозможность, – только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Кроме того, онсобирался оставить ее на уик-энд одну и догадывался, что Шанталь будет не ввосторге от этого.

– Что случилось?

Марк обнаружил, что Шанталь внимательно наблюдает завыражением его лица.

– Ничего, а что?

– Мне показалось, что ты чем-то встревожен.

– Да нет, я не встревожен. – Марк решил, что лучшепокончить с неприятным разговором поскорее. – Просто у меня не очень радостнаяновость. Мне придется на пару дней тебя покинуть.

– Вот как?

Глаза Шанталь, казалось, подернулись льдом.

– До отъезда в Грецию я должен заехать на мыс Антиб,навестить мать и Пилар.

Шанталь села и посмотрела на него с нескрываемымраздражением.

– И что же ты намерен делать со мной?

– Шанталь, любимая, не говори так, ты же знаешь, что яничего не могу изменить.

– А тебе не кажется, что Пилар уже взрослая и можетнаконец узнать о моем существовании? По-моему, она уже в состоянии справиться спотрясением от этого открытия. Или ты все еще меня стесняешься? Я, знаешь ли,теперь уже не какая-нибудь манекенщица дома Диора, я – хозяйка крупногомодельного агентства в Париже.

Однако Шанталь знала, что в том мире, где живет Марк, это неимеет значения.

– Дело не в этом. К тому же я не считаю, что Пилардостаточно взрослая.

Когда дело касалось Пилар, Марк становился на редкостьупрямым, и Шанталь это очень раздражало.

– А твоя мать?

– Это невозможно.

– Понятно.

Шанталь спустила ноги с кровати, босиком пересекла комнату,по пути схватила сигареты и, остановившись у окна, повернулась и сердитопосмотрела на Марка.

– Знаешь что, Марк-Эдуард, мне уже порядком надоело,что всякий раз, когда ты навещаешь своих родственников, меня ты отправляешь вкакую-нибудь глушь, с глаз долой.

– Я бы не назвал Сен-Тропез глушью.

Марк тоже начинал сердиться, и в его голосе не осталось нималейшего отголоска недавней страсти.

– Ну, и куда же ты собирался отправить меня на этотраз?

– Я подумывал о Сан-Ремо.

– Очень удобно. Так вот, я не поеду.

– Ты предпочитаешь остаться здесь?

– Нет.

– Шанталь, неужели обязательно начинать все сначала? Яустал спорить. Более того, я не понимаю, почему этот вопрос вообще возник, еслипредыдущие пять лет ты проводила лето без меня на Ривьере и тебя это вполнеустраивало?

– Хочешь знать почему? – Глаза Шанталь вдруг вспыхнули.– Потому что мне почти тридцать лет, а мы с тобой до сих пор играем в те жеигры, что и пять лет назад. Мне это, знаешь ли, начинает надоедать. Мы играем в«месье и мадам Дюра» почти по всему свету, но в тех местах, которыедействительно важны – в Париже, в Сан-Франциско, в Антибе, – я должна прятатьсяи вообще вести себя тише воды, ниже травы. Так вот, мне это надоело. Тырассчитываешь, что весь год я буду сидеть в Париже и, затаив дыхание, ждатьтебя, а потом по твоей команде выползать на свет божий из пронафталиненногочулана. Марк-Эдуард, так больше продолжаться не может. Во всяком случае, долго.

Шанталь замолчала. Марк-Эдуард оторопел. Он даже не посмелспросить, всерьез ли она все это сказала. В какое-то ужасное мгновение онпонял, что Шанталь не шутила.

– И что я, по-твоему, должен сделать?

– Я пока не знаю. Но в последнее время я очень много обэтом думала. Если не ошибаюсь, у американцев есть хорошее выражение: «...или слезайс горшка».

– Не вижу в этом ничего смешного.

– А я не вижу ничего смешного в твоем предложениипоселить меня в Сан-Ремо.

Бессмысленный разговор. Марк-Эдуард вздохнул и взъерошилпятерней волосы.

– Шанталь, я не могу взять тебя в Антиб.

– Ты не хочешь взять меня в Антиб, а это уже совсемдругое.

От внимания Марка-Эдуарда не укрылось, что на этот разШанталь добавила к списку своих жалоб Сан-Франциско. Это потрясло его ещебольше. Раньше она никогда не стремилась поехать с ним в Штаты.