кому там обратиться. Я попрошу мужа связаться с теми, кто там сейчас.

Оттого что просить не пришлось, Итяню стало легче: он лишь упомянул о сложностях, и Ханьвэнь поняла, чем ему помочь. Ее полная уверенность в этом мире, в том, что она способна повлиять на него, – этого качества прежде в ней не было, а у самого Итяня не было и тогда, и сейчас. Он снова ощутил прилив былой нежности, однако в следующую секунду Ханьвэнь поднялась и сказала, что ей и правда пора. Они с мужем собрались на ужин, и она не хочет, чтобы муж долго ее ждал.

* * *

Несмотря на его возражения, Ханьвэнь вызвала для него машину и попросила оставаться в Хэфэе, пока они ждут новостей от ее мужа.

– Вот мой номер телефона. Как только я что-нибудь выясню, сразу тебе позвоню. А водителя сейчас попрошу отвезти тебя в хороший отель, – сказала она.

– Не надо, номер в отеле я уже забронировал. Не волнуйся.

Она взглянула на старую спортивную сумку у него на плече и явно не поверила, но Итянь уперся. Если он поедет в отель, который предложит Ханьвэнь, то она будет настаивать, чтобы и за отель заплатить, и тогда, согласно правилам приличия, им предстоит долгий спор о том, кто платит. А омрачать их встречу вежливыми и лицемерными спорами ему не хотелось.

Прибыла машина, Итянь шагнул к Ханьвэнь и обнял ее. Свою ошибку он осознал, лишь когда понял, что она на его объятие не отвечает. Ее тело напряглось, и он быстро отступил:

– Ох, прости.

Для Итяня этот жест был давно уже естественен – по американским меркам, самый обычный в такой ситуации, однако он заметил, насколько ей стало не по себе. Ближе он к ней никогда еще не подходил. Чуть покачнувшись на тонких каблуках, Ханьвэнь отступила назад.

– Ну, пока, – попрощался Итянь и нырнул в машину.

Он попросил водителя отвезти его в какой-нибудь отель подешевле и только потом пожалел об этом. Сработала его приобретенная в Америке привычка экономить на всем подряд, хотя здесь он вполне мог себе позволить что-нибудь подороже. В номере отеля висел затхло-уксусный запах, а на полу возле кровати темнело продолговатое пятно, и, чтобы не наступать на него, Итянь ногой отодвинул ковер в сторону. Несмотря на то что с самого приезда он почти не спал, заснуть никак не получалось. Словно покрытые тонкой полиэтиленовой пленкой, простыни на гостиничной кровати скользили и липли к коже. Поворочавшись под одеялом, Итянь встал и спустился к стойке администратора.

– Международный звонок? – переспросила администратор. – Вы в курсе, что это дорого, так? Тогда платите заранее.

Она покрутила в руках телефон, проверила соединение и вытащила из набитого всяким барахлом ящика телефонную карточку.

А затем в трубке вдруг удивительным образом раздался голос.

– Алло? – Мали говорила неразборчиво, медленно, словно это и не она вовсе.

Итянь взглянул на часы на потрескавшейся стене и вычел несколько часов.

– Прости, я забыл время проверить.

– Ничего, все равно пора вставать. Как там у тебя дела? Есть новости?

Он рассказал о соседях по деревне и о нерадивых полицейских, а потом добавил:

– У меня тут, в городе, есть знакомые. Они пообещали помочь – свяжутся с чиновниками, проверят данные с железных дорог и выяснят, не уехал ли отец на поезде. С главным полицейским управлением они тоже свяжутся и отправят ориентировки по всей провинции.

Говоря, он употребил местоимение

, которое в речи означает и мужчин, и женщин и которое лишь письменно отражает пол человека. Итянь знал, что именно услышит Мали и что первым делом придет ей в голову. Старое знакомство, чиновники – следовательно, мужчина.

– Я и не в курсе была, что у тебя в Хэфэе кто-то из знакомых работает, – сказала она.

– Это давнее знакомство. Мы много лет не общались.

– Надо же, все время про тебя, Тан Итянь, что-нибудь новенькое узнаю. – Судя по голосу, она улыбалась. – Ладно, тогда не теряем надежды. Буду каждый день ждать от тебя хороших новостей.

Внезапно Итянь ощутил, что сияние, исходящее от нее, лишает его сил, что ему трудно дышать. Даже в Америке Мали держала нараспашку двери своей жизни, тогда как Итяня словно сдавливало тисками. Когда они только приехали, Мали бросилась учить английский и передружилась со всей группой в местном колледже, где посещала вечерние занятия. Из-за этой ее легкости Итянь боялся признаться в глубоком одиночестве, которое окутывало его почти все их первые годы в Америке, в ощущении, что даже когда его английский станет лучше, смысловые барьеры никуда не денутся и преодолеть их он будет не в силах. В магазине, услышав непонятную шутку продавца, Итяню хотелось поймать взгляд Мали, спросить ее на их тайном языке, а не выяснять у продавца, в чем заключается шутка. Мали относилась к неожиданностям совсем иначе, без свойственного ему смятения, которое вскоре окаменело и превратилось в одиночество. Если она и догадывалась о его нежелании говорить, то никогда об этом не упоминала, и в конце концов Итянь остался один в своем крохотном убежище печали, куда не было входа никому, кроме него.

И тем не менее именно ее неослабевающая способность приспосабливаться к их новой американской жизни все эти годы поддерживала его. Хотя в Америку их привез Итянь, основу жизни здесь заложила Мали. Из всех знакомых Итяню китайских иммигрантов лишь у них с Мали имелись американские друзья, а все благодаря бесстрашию, с которым она знакомилась с соседями, пускай даже во время знакомства она до предела выжимала свой английский.

Итянь представил, как сейчас, лежа в кровати, Мали накручивает на палец телефонный провод, а трубка прижата к губам так плотно, что слова звучат невнятно. Порой, если человек так близко, услышать его сложнее. Ханьвэнь была совсем иной. Даже сейчас он, сам того не желая, представил себе их сближение. Представил, как пододвигает стул к столу и их колени соприкасаются. Он кашлянул.

– Как там у тебя дела? – спросил он.

– Мне вчера ночью не спалось, – ответила Мали, – даже подумала, уж не заболеваю ли.

Значит, вот почему она до сих пор в постели. Ей это несвойственно. Обычно к этому времени она уже встала, готовит завтрак и увлеченно рассказывает, какие дела ждут ее на работе.

– Но я просто не привыкла спать, когда тебя рядом нет.

– И я тоже, – машинально ответил он.

За восемь лет брака они спали отдельно всего несколько раз, когда он уезжал на конференции. По вечерам, утопая в безбрежном пространстве подушек и пушистых пледов, он лежал на кровати в таком роскошном гостиничном