Кто продолжил эту душещипательную историю, я не знаю. Но, по словам Витьки, дизайнеры и верстальщики из уст в уста передают, что Александра Петровна, то есть я, все заработанные деньги пересылает в колонию, где отбывает срок муж, чтобы его содержание было относительно приличным.

Могу только радоваться, что буйной фантазией не только я страдаю.

10

Центр Москвы образца 2017 года, каким я его увидела, поднявшись из метро и двигаясь по улицам, представлял собой гигантскую стройплощадку. Везде рыли, копали, вгрызались в землю, клали плитку вместо асфальта на тротуарах, выгораживали мраморными бордюрами газоны с цветниками, устанавливали новые столбы освещения… Сотни, тысячи рабочих, по всему городу их сотни тысяч? Миллионы – чего мелочиться? Это грандиозно! Ведь кроме рабочих были проектировщики, снабженцы, прорабы и прочие инженеры… Я о реконструкции, об обновлении Москвы, конечно, читала, но увидеть своими глазами!

Любовь Владимировна мэра Собянина кляла:

– Его подкупили! Плитка на тротуаре, чуть мороз ударит, превращается в каток.

– Кто подкупил? – уточняла я. – Травматологи?

– Да, мировой капитализм!

Маникюрша Марина, добрая душа, подарила мне приспособления: резиновые надевашки с шипами на обувь. Ее сердце обливалось кровью при мысли, что я упаду на скользком тротуаре, а поднять меня смогут только четверо-пятеро мужчин.

Пятеро в лучшем случае, додумывала-дофантазировала я. Этим мужчинам еще надо водрузить меня на каталку «скорой». Каталка точно сломается. Если выдержит, то по дороге в больницу прогнутся рессоры (или как там они называются) кареты «Скорой помощи». А меня еще разгружать в приемном покое, поднимать в отделение… Уж я лучше дома посижу. Но зимнее пальто все-таки, на всякий пожарный случай, надо справить. Бабушка так говорила про одежду, которую следовало купить к сезону: «Справить».

У меня от всех проблем, волнений, опасностей есть испытанное средство: сидеть тихо, не высовываться. Удастся найти человека, который зимой покупал бы и приносил мне любимые булки из пекарни, так и вообще буду кум королю, сват царю. В крайнем случае и без сдобных булок обойдусь.

Собянин в моем фантазийном видении был супергероем, типа индустриального джедая, который привлек на Москву космический десант.

Падают, падают на столицу с неба капсулы, в них строители: таджики, узбеки, украинцы и натуральные русичи – все в оранжевых жилетах. В капсулах покомфортабельнее приземляются инженеры разных мастей, без ярких жилетов, но слегка нетрезвые, потому что в их капсулах имеется бесплатный бар алкогольных напитков. Они выходят из капсул, слегка шатаясь, но не забывая кейсы, в которых хранятся проекты – плоды их бессонных ночей, работы на износ и гениальных озарений. Отдельно летят управленцы типа Витьки Самохина. Эти будут руководить оркестром, без них никак, и что они пили в полете, о чем столковались, никому не известно.

Фантазии помогали справиться со страхом перемещения по Москве, как и то, что мой родной город был покорежен и перекопан, а не чисто вылизан. Он точно болел, но не смертельно, а планово. После косметической пластической операции человек тоже выглядит кошмарно. Света Самохина к своему пятидесятилетию решила кардинально омолодиться. Сделала подтяжку лица и урезала верхние и нижние веки. Если бы злодеи били Свету по лицу долго и жестоко, она бы выглядела симпатичнее, чем в послеоперационный период. Две недели Света скрывалась у меня дома, не хотела пугать родных и знакомых своей распухшей синюшной физиономией, рулила бизнесом и семьей по телефону.

Мое же лицо теперь, вероятно, по-детски сияло. Иначе как объяснить, что меня остановил нетрезвый гражданин преклонных годов. Ему было лет на десять больше, чем мне по паспорту. Легко же записывать в старики своих почти ровесников.

– Вот! Хоть одна радуется! – преградил мне путь дедок. – Оно же большое дело! Когда строится, возводится, понимать надо! А они все морды кривят.

Пешеходы недовольно хмурились из-за необходимости шествовать гуськом по узким деревянным настилам.

– Просто они не видели, – ответила я, – как вокруг Большого театра, да и по всему центру теснились лотки с черной перемороженной отечественной рыбой и пухлыми американскими ножками Буша, а на земле, на газетке или картонке приличные женщины раскладывали сахарницы кузнецовского фарфора, серебряные приборы и шубы из каракульчи. Шубы никого не привлекали, в моде были дубленки.

Дедок согласно закивал, а потом уставился на меня с подозрением: я никак не могла всего этого наблюдать.

– Мама и бабушка рассказывали, – промямлила я, обошла его, прощально улыбнулась и на повышенной скорости потрусила дальше.

Надо быть внимательной в своих исторических воспоминаниях!

Мрак Отечества начала девяностых, безусловно, несравним с мраком двадцатых годов все того же двадцатого столетия. Каждые семьдесят лет мрак становится легче и светлее, особенно если вспомнить набеги монголо-татар. Оптимистическая тенденция. Про двадцатые годы мы знаем из литературы, про девяностые – на собственной шкуре.

Тютчев написал восторженное:

Блажен, кто посетил сей мир В его минуты роковые! Его призвали всеблагие Как собеседника на пир.

А Конфуций (якобы он, приписывают) предостерегал, точно бабушка, которая боится худой доли для внучки: «Не дай бог жить в эпоху перемен!» Однако китайская поговорка учит, что, если дуют ветры перемен, надо строить не щит, а ветряную мельницу. Конфуций был китайцем. Не в коня корм.

Для каждого поколения свой мрак – самый мрачный. Поэтому слова, сказанные давно-давно, могут точно описывать ситуацию через сотню или более лет. Максимилиан Волошин говорил о своем поколении, что оно мечтало о падении династии, провозглашении республики, на ура встретило революцию. Они радовались симптомам гангрены, приняв ее за предвестники исцеления. Ведь это про нас!

Собянин, Тютчев, Конфуций, Волошин, Москва прошлая и настоящая – отлично! Моя голова варит в полную силу!

Адрес офиса Витьки Самохина я знала из его писем. Точнее, из клише, которое теперь ставится в конце письма с именем отправителя, его адресом и телефонами.

Вестибюль офисного здания внушал пиетет. Мрамор полов, псевдокрасное дерево стенных панелей, два пышных букета на подставках, стойка, за которой девушки-манекены: худосочные блондинки с отутюженными волосами, в белых блузках, пуговички расстегнуты в трех миллиметрах ниже официоза, но в пяти миллиметрах выше откровенного соблазна, у турникета-вертушки охранник в форме.

Я вошла и огляделась. Я никак (по одежке встречают) не походила на стандартную посетительницу. Меня почему-то веселило предстоящее объяснение с Самохиным. Я гордилась собой: в метро проехалась и по улицам Москвы прошлась, у меня джинсы с прорехами, от меня пахнет сэконд-хэндом, что вполне сравнимо с авторскими духами. Мне однажды подарили, от французского супер-пуперского парфюмера. Хотя ошибиться может всякий, даже парижский парфюмер. У него, например, флакончики с клопомором и с духами рядом стояли. Лена Афанасьева вливала в дочерей вместо рыбьего жира касторовое масло, бутылочки были похожи. Девочек увезли в больницу с подозрением на злостную дизентерию.