* * *

Наверное, этот день не закончится никогда.

Вторые сутки на ногах… Хранитель просто падал от усталости, единственным желанием было забиться в свою берлогу и уснуть. И горе тому, кто рискнет его потревожить. Но сначала – дело.

Конечно, можно было бы просто плюнуть на все и послать Петрушу лесом, но уж больно хотелось натыкать этого наглеца в его же собственное дерьмо. Как это сделать, Хранитель придумал моментально. План был прост, не требовал никаких затрат, но нужны были помощники. Да не вот какие, а те, кто поймут и поддержат.

* * *

– Ай, ай, ай! Не надо, больно!

– Я те дам больно, грязнуля вшивая!

И тут же раздался смачный плюх, а потом тихое поскуливание.

Виктор улыбнулся: точно, сегодня же вторник, банный день для Горшка.

Горшок, Мишка Горшков, появился на Петроградской сравнительно недавно, и мутация его не задела. Он не поклонялся Царице, не имел тех способностей, коими наградила та своих адептов. Он был другой, но все равно пришелся тут ко двору. Горшку прощали многое – неопрятность, безалаберность и даже странную дружбу с Хранителем. Мишку на станции любили, как любят шута или совсем маленького ребенка: он слыл за юродивого, безобидного дурачка, который, однако, мог и байками развлечь, и рассмешить. Только был ли он на самом деле не в себе или очень искусно притворялся – это одному богу известно. И, конечно, самому Мишке.

* * *

Горшок. Как раз тот, кто нужен Хранителю.

– Аркадьевна, долго еще подопечного драить будешь? Он и так уже весь блестит, как у кота яйца.

Мишка, голый, мокрый и очень несчастный, тихонечко поскуливал.

Повариха гневно зыркнула в сторону Хранителя: столько лет прошло, а любви к нему у женщины не прибавилось. Да что там любовь, банального уважения, и того нету.

– Вшивый домик состригу, и забирай. В следующий раз этого заварзу мыть сам будешь! Разбаловал! Ходит, воняет тут!

Вот так. И никакого пиитета и уважения к начальству. И никакого страха. А что ей бояться? Если ест из ее рук.

– И ничего я не воняю. И вшей нету! Придумываешь все…

Мишка потянул, было, на себя одежку, но тут же получил по рукам.

– Еще чего не хватало! А ну-ка брось! – Аркадьевна вырвала штаны, и тут же прокричала в пустоту, – Веруня, тащи нашему заморышу штаны, а то он жмется, словно на первом свидании! – И опять Мишке. – Да сиди, ты спокойно, уши отрежу!

Через четверть часа Горшок чистый, лысый и довольный предстал перед Хранителем.

– Есть хочу. Аркадьевна с кухни прогнала, мыть стала.

– И правильно сделала. Пойдем в «Сто рентген», покормлю.

– Нет. К Аркадьевне пойдем. Там вкусно.

Мишка пользовался привилегией, которой удостаивался далеко не каждый обитатель Петроградской: был допущен до святая святых грозной поварихи – на кухню.

– Раиса Аркадьевна, покорми человека, будь добра.

– Покорми его… Увижу – руками ешь, выгоню и хавчик отберу!

Горшок, исключительно ради поддержки имиджа, завел привычку черпать варево из плошки прямо руками, чавкать, а потом еще и вытирать грязные пальцы прямо о куртку или штаны. Да еще и сморкаться в рукав прямо за столом. На щедро раздаваемые ему подзатыльники и тычки Горшок внимания не обращал, а увещевания воспринимал с видом: «ссы в глаза – божья роса». Зато любители бесед по душам быстро отстали от него: юродивый, что с него возьмешь? Чего Горшок и добивался: он четко усвоил еще с детдома – всю жопу-то людям не показывают.

Что их связывало, придурковатого бродягу и Хранителя, не знал никто. Только Мишка почти все время обитался на Ботаничке, и Лазарев его оттуда не гонял. И даже немного покровительствовал болезному.

«Отберу хавчик» подействовало на Мишку лучше всякого тычка, и он послушно взял ложку.

– Да не глотай ты живьем, жуй! И не чавкай! Вкусно?

Горшок утвердительно закивал головой.

– Ага. Аркадьевна молодец, вкусно кормит, Мишка любит.

Повариха, забыв про недавний гнев, расцвела как майская роза.

Ждать, пока Мишка набьет брюхо, Хранитель не стал.

– Эй, артист погорелого театра, поешь – дуй на Ботаническую, там встретимся.

– Шлушаюся.

Кот влетел на кухню пушистой торпедой. Вслед за ним, проворно перебирая коротенькими ножками, вкатился щенок.

– Это еще что?! Ах, паразиты! Марш отсюда!

– Мультик, – Мишка заулыбался щербатым ртом. – Кис-кис-кис… Аркадьевна, дай Мультику еду. И Чапе тоже.

– Я им дам, я сейчас им так дам!..

Чапу притащил с проспекта Волков. Кутенок был крохотный и совсем не походил на обычных мутировавших псов.

– Аркадьевна, смотри, какого охранника тебе нашел. Как раз на место Гуньки будет. Зверь!

– Вымахает этот зверь с теленка, и сожрет всех вас.

– Да ладно, смотри, не вымахает. Вполне себе обычный песик, да, моя радость? Ты же никого не слопаешь? – и Волков чмокнул заморыша прямо во влажный нос.

– Тьфу на тебя, Женька! Иди хоть намой его, а то тащит грязь прямо на кухню. И сам умойся!

Так Чапа обосновался у Аркадьевны. Само собой, повариха в нем души не чаяла, хоть и старалась не показывать этого. Песику был отведен свой угол с ковриком и плошкой. И иногда даже разрешалось прогуляться по кухне, выпрашивая вкусности. Аркадьевна, естественно, закрывала на это глаза.

Другое дело кот. Мультик полностью находился под юрисдикцией Горшка, то есть, посещение кухни для него приравнивалось, ни много ни мало, к преступлению против человечества.

Кот и пес не сразу, но подружились. Мультик, как и следует порядочному кошаку, назойливого щеню обшипел, пару раз двинул лапой по любопытной морде. Чапа подрос быстро и в накладе не остался – время от времени гонял котея, как и должен делать любой уважающий себя собакен. Все это, правда, не мешало им обоим частенько есть из одной чашки, а иной раз и спать, обнявши друг друга лапами.

Пока Чапа с Мультиком «нарушали безобразие» на кухне, а Аркадьевна хваталась за сердце, усиленно изображая «инфаркт микарда – вот такой рубец», Горшок удрал. От греха подальше, а то, глядишь, и ему достанется. И не так уж он был неправ…

* * *

В «Сто рентген» свободных мест почти не было. Праздник продолжался, и народ на всю катушку использовал редкую возможность погулять и расслабиться. Кто-то пел, кто-то – тихо посапывал «мордой в салате», кто-то ржал во весь голос над старым сто раз слышанным анекдотом. Хорошо, что рядом с баром не было жилья: количество децибел в этих звуках сильно превышало допустимые нормы.

Серега, постаревший и погрузневший, заметив Хранителя, угодливо улыбнулся и бросился протирать свободный столик. Через мгновение Лазарева заметили и остальные. Гвалт постепенно стих, было видно, что посетители совсем не рады присутствию начальства: Виктор давно стал тут чужаком, и ему недвусмысленно дали это понять. Обижаться было глупо и непродуктивно, но все равно где-то в районе сердца противно кольнуло.