в городе Вальядолид, хотя потом их все равно именовали «законами Бургоса»[214]. Кроме того, король попросил двух членов бургосской хунты подготовить более подробные мнения по этому вопросу: этими людьми оказались знаток канонического – то есть церковного – права Матиас де Пас и гражданский юрист Хуан Лопес де Паласиос Рубиос. Пас анализировал проблему с точки зрения теории справедливой войны, мирского авторитета папства и суверенных прав языческих народов; он ограничился подтверждением законности булл папы Александра. Паласиос Рубиос также затронул эти вечные темы, но, не теряя из виду интересы поселенцев на Эспаньоле, начал с рассмотрения того, что он назвал «надежными свидетельствами». Это должно было помочь ему установить, были ли туземцы в самом деле варварами, то есть, как выразился Аристотель в известном пассаже из «Политики», «рабами по своей природе»{11}[215]. Большинство этих свидетельств описывали таино в терминах, предполагающих, что они являлись «разумными, мягкими, миролюбивыми» людьми, полностью способными усвоить христианскую веру. Они не проявляли скупости или стремления к обогащению и по всем данным никогда не пленяли противников: Паласиос Рубиос полагал, что оба эти факта показывают, что «естественный закон», в соответствии с которым человек рождался свободным, сохранился в «Индиях» в полной мере[216]. Однако дальше Паласиос Рубиос начал находить те доказательства, которых искал. Он утверждал, что нагота туземцев является не признаком невинности, но явным соблазном к распущенности. Неудивительно, что туземцы прослеживали родство исключительно по женской линии, ведь только женщина могла знать, кто был отцом ее ребенка[217]. Это было свидетельством того, что туземцы пребывали в состоянии невежества, которое делало их умственно неполноценными, «настолько глупыми и неумелыми, что они не знают, как управлять собой». Таким образом, по мнению Паласиоса Рубиоса, их можно охарактеризовать как «почти рожденных для рабства»[218].

Слово «почти» тут очень показательно. Паласиос Рубиос пытался не противоречить своему собственному заявлению о том, что туземцы свободны и независимы; в то же время, однако, он утверждал, что после вступления в контакт с цивилизованными европейцами они больше не могли считаться способными рационально вести свои дела. Этот аргумент привел в ярость Лас Касаса, который не смог удержаться от гневной пометки на полях отчета Паласиоса Рубиоса: «Ложное мнение, подло состряпанное для поощрения тирании»[219]. Однако сам Паласиос Рубиос находился в затруднительном положении. Верный подданный Фердинанда, он был в той или иной степени обязан прийти к юридическому заключению, защищавшему права короны в Новом Свете в тот момент, когда ее финансовые потребности в Старом Свете неуклонно росли. Однако в его оценках сквозила двусмысленность в форме принципиальной обеспокоенности по поводу аристотелевской идеи рабства по природе – идеи, которая отрицала наличие у коренных народов Америки какой-либо способности к самосовершенствованию. В конце концов, восприятие их как «рабов по своей природе» фактически не позволяло им достичь той конечной цели, которая теперь в первую очередь и оправдывала испанское присутствие в Новом Свете: обращения их в христианство[220].

Паласиос Рубиос, зарекомендовавший себя полезным выразителем интересов испанской короны, был, по всей вероятности, и автором одного из самых порицаемых документов той эпохи: печально знаменитого Рекеримьенто (Requerimiento – буквально «требование») – длинного и довольно путанного манифеста, который, начиная с 1513 г., должен был по приказу короны трижды зачитываться нотариусом перед туземцами, прежде чем испанцы могли на законных основаниях начать против них военные действия. В документе, сочетавшем религиозный идеализм и неприкрытую корысть, имелись реверансы общечеловеческим ценностям: «Бог ‹…› сотворил ‹…› мужчину и женщину, от коих произошли мы и вы, и все сущие в мире этом»{12}. Однако пять тысячелетий истории разделили человечество на разные народы, и некоторые из этих народов были в большей мере приближены к истине, чем другие. Святой Петр наделил своих преемников-пап властью надо «всеми людьми – христианами, маврами, иудеями, язычниками и иными, какую бы веру они ни исповедовали и к какой бы секте они ни принадлежали». Случилось так, что один из преемников святого Петра «дал в дар эти острова и материки Моря-океана со всем тем, что на них есть» королю Фердинанду, королеве Хуане и их наследникам, «и дар сей засвидетельствован в должной форме особыми грамотами, каковые вы можете увидеть, если того пожелаете».

Далее в документе объяснялось, что почти все туземцы, которым уже было сообщено об этой истине, «признали, что их высочества действительно являются королями и господами здешних земель, и стали служить их высочествам» испанским монархам «покорно и без сопротивления». Если те, кому было адресовано данное обращение, предпочли бы сделать то же самое и добровольно стали бы христианами, тогда монархи были бы обязаны относиться к ним как к своим «подданным и вассалам», а поселенцы – как представители короны – принять их «с любовью и лаской» и не обращать в христианство принудительно. Однако за всем этим неизбежно следовало «но». Если туземцы откажутся признавать монархов своими властителями, то испанцы «с помощью Божьей пойдут во всеоружии» на них и объявят им «войну и будут вести ее повсеместно и любыми способами», пока не подчинят их «деснице их высочеств и церкви», а также «причинят наивозможнейшее зло и ущерб», причем туземцам объявлялось: «Все смертоносные бедствия, что от этого произойдут, лягут на вашу совесть, и вы будете в них виновными, а не их высочества, и ни я, и не эти рыцари, что пришли со мной»[221].

Неудивительно, что Рекеримьенто подавался как свидетельство лицемерия, лежащего в основе мотивации испанских поселенцев[222]. Но этот документ смущал и тех, кто вынужден был его зачитывать. Действительно, по поводу самого первого такого зачитывания, состоявшегося в 1514 г. и выполненного нотариусом Родриго де Кольменаресом на том месте, где сейчас находится колумбийский город Санта-Марта, присутствовавший при этом хронист Гонсало Фернандес де Овьедо заметил: «Похоже, эти туземцы не будут слушать теологию Рекеримьенто, и у нас нет никого, кто мог бы помочь им понять его». Он иронично предположил, что командующему экспедицией Педрариасу Давиле было бы разумнее убрать этот документ: «Пока мы не посадим одного из этих туземцев в клетку, чтобы у него появилось свободное время, дабы изучить его, а затем его милость епископ сможет соизволить разъяснить ему его смысл». Затем он вернул документ Давиле, который разразился истерическим смехом, как и все остальные присутствовавшие. Даже Паласиос Рубиос якобы рассмеялся, когда Фернандес де Овьедо рассказывал ему эту историю[223]. Позже Бартоломе де Лас Касас, неустанно критиковавший Рекеримьенто, припечатал его текст как «несправедливый, нечестивый, скандальный, неразумный и абсурдный»[224].

Неудивительно, что в итоге возобладала позиция Лас Касаса с его страстной критикой документа. Большинство современных исследователей рассматривают Рекеримьенто как яркое проявление «бесполезного законничества», не заслуживающее серьезного обсуждения, и характеристика этого текста Лас Касасом практически не встречает возражений[225]. Это прискорбное обстоятельство привело к избирательной слепоте в нашем восприятии. В основе критики Лас Касаса лежит ошибочное предположение, что Паласиос Рубиос основывал свои аргументы на мнении жившего в XIII в. итальянского знатока канонического права Энрико из Сузы, более известного как Гостиенсис, который разделял взгляды одного из самых ярых защитников папской власти, английского канонического юриста начала XIII в. Алана Англикуса[226]. Согласно его теории, Вочеловечение Христа повлекло за собой передачу всей истинной власти сначала Самому Христу, а затем, через Христа, святому Петру и его преемникам. Из этого следовало, что правители неверных не могли обладать какой-либо легитимностью и, соответственно, не могли законно властвовать над любой общностью людей – или, на юридическом языке того времени, «обладать доминиумом» (от лат. Dominium – «власть»). Если принять эту теорию, христиане имели полное право с чистой совестью покорить любое общество иноверцев.

Но эта точка зрения никогда не имела широкого распространения и была категорически отвергнута в середине XIII в., после того как первые контакты с монголами в Центральной Азии заставили папу Иннокентия IV заявить, что все разумные существа,