и чистить овощи. Я не возражала, никто из детей не возмущался. Как бы то ни было, чистить картошку приходилось редко – это задание выполняли в наказание непослушные мальчишки, а их у нас хватало, так что картошка всегда была почищена.

Во главе столов всегда сидели старшие девочки. За нашим столом председательствовала Хана. Она была еврейкой старше меня на три года, и, несмотря на разницу в возрасте, я легко нашла с ней общий язык. Однажды я призналась, что очень беспокоюсь о сестре. Хана меня не поняла. С какой стати мне, тринадцатилетней девочке, беспокоиться о Еве, которой уже семнадцать, да и живет она, судя по моим рассказам, в роскоши?

– Она одинока, – ответила я, и эти слова привели к началу дружбы по переписке между Ханой и Евой, которая продолжалась много лет. Я очень любила сестру и страшно переживала за нее. Летом она приехала в школу, и я убедилась, что волновалась не зря. Тогда Ева уже закончила школу и начала работать медсестрой.

Еве очень понравилось в Хинтон-холле. Здесь ей было хорошо. Я сохранила ее письмо, в котором она описывала свои чувства в тот приезд:

Я чувствовала себя как дома рядом с тобой, моей любимой сестренкой. Нас окружали люди с такими же проблемами. Мы все бежали из родной страны в чужую, надеясь, что однажды сможем вернуться домой.

В моей школе, а потом в больнице ко мне относились как к иностранке. Даже когда я пыталась объяснить, что чувствую, меня никто не понимал. Но в Хинтон-холле все сразу все поняли. Я не завидовала тому, как ты живешь, но мне так хотелось жить и учиться вместе с тобой. Тогда мне не нравилась работа медсестры, она совсем не приносила удовольствия. В твоей школе я почти почувствовала себя счастливой, насколько это было тогда возможно…

Ева вернулась в больницу в Пул и продолжила работать медсестрой. Вскоре ее приставили к палатам для раненых. Она гордилась, что вносит свой вклад в помощь воюющим.

У нас в школе тоже работали чудесные молодые медсестры, окружившие нас заботой. Для нас, детей, эти ласковые женщины были почти как названые матери. Само собой, их ангельская внешность и личные качества не остались незамеченными у мальчишек. Те подозрительно часто болели или получали различные травмы, чтобы хотя бы ненадолго остаться наедине с одной из наших Флоренс Найтингейл[10]. А сколько было слез и зубовного скрежета, когда объявили о помолвке одной из медсестер и учителя математики, красавчика, по которому сохли старшие девчонки.

Эта помолвка была одной из трех за время моего пребывания в школе. Неудивительно, что в нашем тесном и во многих отношениях изолированном сообществе складывались романтические отношения и заключались браки. За пределами школы у персонала не было никакой жизни, все общались и дружили лишь друг с другом. Как и для нас, учеников, школа стала домом для учителей и служащих. На самом деле мы были и не школой вовсе, а одной большой семьей.

Хотя наша жизнь протекала относительно самодостаточно, мы активно контактировали с окружающим миром. Часто участвовали в международных молодежных собраниях, концертах и встречах. Мне всегда нравились чешские национальные танцы и песни, и хотя мои певческие способности оставляли желать лучшего, я вступила в школьный хор и танцевальный коллектив. А значит, меня часто выбирали для выступлений, где я представляла свою школу и страну. Я всегда радовалась таким мероприятиям.

Нами заинтересовались газеты и радио, и школа обрела известность. В конце концов слух о нас дошел до самого Букингемского дворца. Однажды в школу привезли бочку меда. Оказалось, мед прислало правительство Аргентины в подарок принцессам Элизабет и Маргарет, но по личной просьбе принцесс бочку переправили нам, детям из чехословацкой школы. Как же мы обрадовались настоящему меду после военной диеты из хлеба с маргарином!

С едой нам повезло: несмотря на дефицит продуктов – многие выдавались по карточкам, а какие-то вообще стало невозможно достать – наша повариха отличалась большой предприимчивостью и изобретательностью. Знали бы вы, какое сочное куриное рагу с паприкой она умела приготовить, имея в распоряжении всего одну курицу и десяток кроликов, которым не посчастливилось попасть на прицел к Джону Льюису!

Джон Льюис был фермером и владельцем Хинтон-холла. Мы хорошо его знали, так как он по-прежнему жил в здании и часто проходил мимо или проезжал на лошади или на телеге. Большинство продуктов с фермы надлежало доставлять в Министерство продовольствия, но время от времени возникали небольшие излишки, которые попадали к нам на кухню: свежие овощи, яйца, молоко и масло, а иногда даже немного сливок.

Приезжая в школу, наши солдаты и пилоты совершали набег на кухню и готовили блюда, о которых мечтали несколько недель. Мы же охотно делились с ними собственной порцией масла и мяса: наши герои заслуживали только лучшего. А еще я с огромным удивлением смотрела на молодых пилотов, которые всего за день или два до этого подвергались чрезвычайной опасности, отправляясь на бомбардировки Германии, но сохраняли при этом спокойствие и бесстрашие, а теперь с трясущимися коленками мерили шагами коридор в ожидании экзамена. Это казалось непостижимым.

Я очень любила читать и проводила много времени в библиотеке, где готовились к экзаменам юные военнослужащие. Книг там было немного, но сам факт существования такой библиотеки был для нас достижением. Чешские учебники и хрестоматии считались огромной редкостью. Несколько живущих в Британии чехов нашли у себя устаревшие издания, и это немного помогло, но в основном нас спасали наши трудолюбивые и находчивые учителя. Они сами становились авторами и писали собственные учебники. Они даже выпускали свой журнал, чтобы познакомить самых маленьких читателей с чешским фольклором.

А вот английских учебников и книг у нас было очень много: постарался Британский Совет, в задачи которого входило формирование тесных культурных связей и обучение английскому языку. Совет взял нас под крыло и отправил к нам нескольких учителей английского. В расслабленной и приветливой атмосфере нашей школы те вскоре избавились от британской сдержанности, а некоторые даже стали настоящими фанатами Чехословакии.

Наш директор был офицером чехословацкой армии и придавал большое значение физическому развитию. Он тренировал нас порой безжалостно, особенно доставалось мальчишкам. Именно его стараниями ученики, достигшие призывного возраста до окончания войны и отправившиеся воевать, были в такой прекрасной форме. Он также учил нас спокойно относиться к таким неурядицам, как отключения электричества и водоснабжения (а в Хинтон-холле и то, и другое случалось часто). Бывало, зимой мы подходили к крану, из которого ни капельки не вытекало, и приходилось мыться снегом. Меня до сих пор пробирает дрожь, когда я вспоминаю, как однажды морозной