Ну конечно, если друзья пришли с бутылкой, надо лезть впогреб. Лучше бы в холодильник, но холодильник тогда даже профессору Вовичу небыл доступен, как Интернет. В погреб, конечно, полез не сам профессор, а егодомработница Клаша из деревни Березово бывшей Орловской губернии. Клаша подняланаверх кусок сала, банку грибов, миску соленых огурчиков, кое-что еще, началасьобыкновенная русская пьянка, свойственная всем русским людям, включая евреев.Пили, разговаривали. О работе не говорили, политических тем избегали,рассказывали бытовые анекдоты, спорили о тогда еще запрещенной науке генетике,о которой они, впрочем, уже кое-что слышали.

Драппопорт сказал, что он прочел в одном американскомжурнале, который неизвестно как к нему попал, статью об этой якобы науке,которая нашей наукой никак признана не была. Автор статьи уверял, чтонаследственность любого живого организма от стручкового гороха до человекапредопределяется генами, из которых состоит этот организм. А в каждом гене естьопределенный набор хромосом. Когда человечество научится управлять этиммеханизмом, тогда на земле произойдет даже невообразимо сказать, что именно. Аименно: можно будет еще до рождения человека, путем направленного улучшения егогенетики, наделять его самыми лучшими человеческими качествами. Делать егосильным, выносливым, с большим интеллектом и разными талантами. Возможнымстанет и продлевать жизнь человека до бесконечности, выращивая запасные органы,то есть сердце, печень, руки, ноги, глаза и уши. Потом пришел поэт Антокольскийи читал им поэму о сыне, а вскоре пришла Маргарита Алигер и читала им поэму оЗое Космодемьянской. То есть вечер прошел хорошо, интересно, насыщенно.

Гости разошлись после полуночи, а профессор еще поработал всвоем кабинете и лег спать после часу ночи. А уже около двух вдруг в дверьстали громко стучать. Профессор подумал самое худшее и почти не ошибся. Выбежавв трусах в прихожую, он застал там высокого военного (его впустила Клаша) приполной форме и в фуражке с синим околышем. Военный приложил руку к фуражке,вежливо осведомился, имеет ли честь видеть лично профессора Вовича, после чегопопросил профессора одеться и проследовать вместе с ним к машине. Профессорустало страшно, он побледнел и вспотел одновременно, и Клаша рядом с ним тожестояла бледная, даже не замечая, что вышла к незнакомому мужчине в однойрубашке. Военный продолжал держаться очень вежливого тона и на вопрос, куда изачем они поедут, отвечал, что по дороге расскажет. Профессор спросил, что извещей он должен взять с собой, на что военный улыбнулся и сказал: ничего, кромепаспорта.

Этот ответ профессора ободрил, он слышал, что если уводятТуда, то непременно предлагают идти с вещами. Понять переживания профессораможно, но, забегая вперед, сразу скажем, что они были преждевременны, поканичто профессору не грозило. Тем не менее он, конечно, трясся от страха, когдаего в трофейном «Опеле» везли в Москву и по Москве. Привезли, однако, не наЛубянку, как он ожидал, а к ресторану «Арагви». Военный предупредительно открылдверцу и подал профессору руку, помогая выйти из машины. Потом проводил вресторан. Прошли мимо главного зала, поднялись на второй этаж и оказались внебольшой комнате, где в загадочной полутьме сидел лично Лаврентий ПавловичБерия в темном костюме с заткнутой за воротник салфеткой.

– Вот, товарищ маршал, привел, – доложил сопровождавшийВовича военный.

– Садитесь, профессор, – сказал Берия, не здороваясь, ноникакой враждебности не проявляя. – Выпить, закусить хотите? Нет? Поужинали? Нев моих правилах заставлять. Так, профессор, начнем сразу. У меня к вам разговорочень серьезный и, как говорят, сугубо конфиденциальный. Если о нем кто-нибудьузнает… вы сами понимаете. Больше предупреждать не буду. Я вас пригласил сюда,потому что меня очень волнует здоровье вашего пациента. Я человек, как выпонимаете, не сентиментальный, но последнее время вижу, что товарищ Сталинвыглядит усталым, он бледен, много пьет, мало ест, при ходьбе волочит левуюногу, и не только я, но все, близкие к нему люди, замечают, что его слишком частоклонит ко сну. Иногда даже на очень важных заседаниях он засыпает, а вчера спална просмотре «Лебединого озера». Как вы думаете, что с ним? Может быть, оннуждается в срочном лечении, может быть, даже в госпитализации?

Профессор Вович заволновался. Помня клятву Гиппократа, онхотел было заикнуться насчет врачебной тайны, но, глядя на собеседника, понял,что в данном случае о Гиппократе лучше забыть. Тем не менее он попыталсяуклониться от прямого ответа.

– Мне, Лаврентий Павлович, трудно ответить на ваши вопросы,потому что товарищ Сталин – пациент очень непростой.

– Было бы странно, если бы он был простым! – усмехнулсяБерия.

– Да, конечно, – согласился профессор. – Но если вы мнепозволите говорить прямо…

– Только прямо и говорите.

– Тогда я вам скажу так. Товарищ Сталин привык очень многоработать. Он сам говорит, что работает, как лошадь. Он привык переноситьнечеловеческие нагрузки. Особенно во время войны. Но тогда его поддерживалосознание огромной ответственности. Оно давало ему дополнительные силы. Теперьже, когда война кончилась, когда смертельная опасность для всей страныминовала, организм товарища Сталина невольно расслабился и не способен держатьпрежний груз, а сам товарищ Сталин этого, как мне кажется, не осознает и работаетв прежнем, уже непосильном для него режиме. При этом, извините, я вынуждензаметить, что товарищ Сталин ведет нездоровый, разрушительный для него образжизни. Работает по ночам, много пьет, курит, употребляет тяжелую пищу.

– И как вы думаете, надолго ли его еще хватит?

– А? – переспросил Вович и запнулся, не зная, что сказать.Хотя он был материалистом и профессором медицины и в том, что все люди смертны,не сомневался, но как советский человек он не мог себе представить, что Сталинтоже, как все, умрет.

– Извините, – сказал он растерянно, – я не могу так прямоответить на ваш вопрос.

– Почему?

– Потому что о здоровье товарища Сталина я могу судитьтолько по косвенным признакам: плохо выглядит, мало ест, легко утомляется. Нодля того, чтобы вынести квалифицированное заключение, я должен подвергнутьбольного полному обследованию.

– Ну так обследуйте! – вскрикнул Берия, как показалосьпрофессору, почти истерично.

– Не могу, – сказал Вович. – Как я могу, если товарищ Сталинотказывается даже сделать флюорографию и сдать на анализ кровь, кал и мочу?

– Да, задача! – Берия задумался. – Ну для нас, разведчиков,неразрешимых задач не бывает. Кал и мочу товарища Сталина мы вам добудем. Новот кровь…

– Кровь мне тоже нужна. Из вены. Или хотя бы из пальца.