структурам. Узкий внутренний домашний круг Ивановых в то время включал в себя в основном мужчин, исключение составляли Маргарита Волошина и Лидия Зиновьева-Аннибал. По общему мнению, Лидия, сердечная, эмоциональная, драматичная, волевая и эксцентричная в своих манерах и одежде, с лихвой компенсировала отсутствие более широкого женского общества. Как и А. С. Пушкин, она была потомком А. П. Ганнибала – знаменитого африканца при дворе Петра Великого. Она и сама была весьма талантливой писательницей, наряду с Гиппиус и А. А. Вербицкой одной из первых русских женщин обратившейся в своем творчестве к проблеме женской идентичности и сексуальности (как гетеросексуальной, так и гомосексуальной) [Pachmuss 1978: 114–173, 191–242; Engelstein 1992: 392, 396–414]. Когда Иванов решил сформировать в своем доме чисто мужской кружок, чтобы исследовать новые формы мужской духовности, Лидия попыталась создать аналогичный женский кружок, но успеха не добилась. Маргарита Волошина писала в своих воспоминаниях об этом кружке:

На этих собраниях мы должны были называться другими именами, носить другие одежды, чтобы создать атмосферу, поднимающую нас над повседневностью. Лидия называлась Диотима, мне дали имя Примавера из-за предполагаемого сходства с фигурами Ботичелли. Кроме простодушной, безобидной жены писателя Чулкова и одной учительницы из народной школы, которая, превратно понимая суть дела, вела себя несколько вакхически, не нашлось женщин, которые бы пожелали принять участие в этих сборищах. Вечер протекал скучно и никакой новой духовности не родилось. Вскоре от этих опытов отказались [Волошина 1993: 155].

По причинам, которые вскоре станут понятны, Лидия не стала заметной фигурой в мемуарах Маргариты. Однако если описание Маргариты точно, то парадокс заключается в том, что Лидия, которая благодаря своему уму и таланту могла быть душой кружка, состоящего из представителей обоих полов, потерпела фиаско при попытке создать кружок из одних только женщин. Несмотря на все ее усилия, в этой сфере общественной жизни доминировали привлекательность и престиж мужской власти.

Лидия, поначалу колебавшаяся, была глубоко очарована умом, красотой и художественным талантом Маргариты. Как и Вячеслав. Вдвоем они все больше вовлекали ее в свою семью. Со временем Макс с головой погрузился в журналистику, оставив Маргариту в одиночестве, предоставленной самой себе. Елена Оттобальдовна, мать Волошина, поселилась у них, но явно не скрасила одиночество Маргариты, хотя они хорошо ладили между собой. В поисках общества Маргарита зачастила наверх, и там выяснилось, что Вячеслав в некотором смысле влюбился в нее. Ее тоже влекло к нему – из-за его возраста (41 год) и положения, его харизмы и самоуверенности в этом отношении. Она глубже осознала различия во взглядах между ней и Максом и вскоре поняла, что больше не может «о себе и Максе сказать “мы”» [там же: 161].

Вопреки утверждениям о том, что Лидия «искала женщину» и поэтому сыграла важную роль в зарождении отношений между этой троицей, ее реакция на происходящее была неоднозначной[86]. Когда Маргарита впервые обратилась к ней и, учитывая обстоятельства, высказала готовность покинуть квартиру в «Башне», Лидия выразила пожелание, чтобы она осталась. Однако в своих воспоминаниях Маргарита поставила под сомнение искренность чувств Лидии в этом случае; она не знала, действительно ли та верила в возможность их тройственного романа или рассматривала его как единственный способ сохранить собственные отношения с Ивановым. Похоже, что Лидия искренне пыталась полюбить Маргариту, но Маргарита вспоминает, что однажды та сказала: «Когда я тебя не вижу, во мне поднимается протест против тебя, но когда мы вместе – все опять хорошо и я спокойна» [там же: 163]. Маргарита пишет, что, к ее разочарованию, эта пара не рассматривала Макса в качестве участника их отношений; если Лидия испытывала к Маргарите двойственные чувства, то Иванов проявлял к Волошину враждебность и ревновал к нему.

Рис. 5. Вячеслав Иванов, Лидия Зиновьева-Аннибал и В. К. Шварсалон.

Загорье, 1907 год. Архив Вл. Купченко

Развитие этих отношений демонстрирует, как у символистов, особенно на позднем этапе движения, дух коммунитас мог сочетаться с властью патриархата в домашних и профессиональных отношениях. С одной стороны, так проявлялось жизнетворчество, эта глубокая приверженность делу «воплощения в жизнь» идеалов и идеологии символизма[87]. Лидия и Вячеслав пытались воплотить идеал Эроса и русской общинности через создание священного тройственного союза. Вот как, по-видимому, совершенно осознанно относились к нему сами Ивановы, привлеченные идеей такого союза как средства преодоления индивидуализма и собственничества в любви: «Мы не можем быть двое, – писала Лидия в своем дневнике, – не должны смыкать кольца… <…> Океану любви – наши кольца любви» [Matich 1994: 48]. В этом их усилия являются выражением ритуальной, театральной стороны коммунитас, поскольку Лидия и Вячеслав стремились преобразовать свою жизнь, претворяя в нее идеализированное видение человеческих отношений.

Вместе с тем их отношения отражали и грубое вторжение власти гендера и старших поколений в яркую практику жизнетворчества. Учитывая подчиненный статус четы Волошиных как представителей младшего поколения, в особенности наличие личной зависимости Волошина от Иванова как профессионала и его последователя в интеллектуальном плане, а также то, что он видел в Иванове названного отца, данный духовный опыт свидетельствует о манипуляциях этими ролями в интересах старшего и в ущерб младшему и более слабому, а также о доминировании более сильного мужчины над всеми, кто находится в доме. Иванов, а в меньшей степени, не столь однозначно, и Лидия использовали свою традиционную власть, чтобы загнать Маргариту, а также Макса в положение, напоминающее положение крепостных, которых в конце XVIII – начале XIX веков помещики заставляли превращаться в живые «греческие» статуи. Роли, отведенные Маргарите и, в меньшей степени, Максу, были в некотором смысле реализацией преобразующих театральных фантазий тех, кто обладал большей властью, чем они.

Примерно полвека спустя, в Германии, Маргарита писала, что в этой ситуации полностью доминировали чувства и идеи. «В этот субъективный мир я была целиком и полностью погружена, – писала она, будучи не в состоянии совладать с эмоциями. – Макс в своей самоотверженности был далек от того, чтобы порицать мою отчужденность от мира, находил мою слабость трогательной и милой и относился ко мне с нежной заботой» [Волошина 1993: 145]. Возможно, Маргарита ожидала или надеялась, что он вмешается, но Макс не сделал ничего, чтобы воспрепятствовать складывающемуся любовному треугольнику (или как-то повлиять на него). В его дневнике ничто не говорит о том, чтобы сначала он сердился на кого-либо из этой троицы за то, что они вычеркнули его из своих отношений, и это – несмотря на неприкрытую враждебность, проявляемую Ивановым. В некоторой степени он считал, что должен уступить Маргариту Иванову. Но какое-то время