Меж вторым и третьим этажами курили, сбившись в кучку,неплохо прикинутые мальчики. Королевой красоты Даша себя, разумеется, несчитала, но без ложной скромности надеялась, что поглазеть есть на что, –черная юбочка шириной с ваучер, сетчатые колготки, алая блузка, в сочетании сраспущенными рыжими волосами еще издали ударявшая по глазам. Бюстгальтером онасебя с умыслом не обременила, и оттого наличествовавшие под блузкой выдающиесядостоинства явственно колыхались. Однако эти пухлощекие мальчики обратили нанее внимания не больше, чем на сидевшую тут же кошку. Вообще-то на блузке у неебыл приколот здоровенный значок международного фестиваля геев и лесбиянок вСан-Франциско, броской символикой мгновенно привлекавший взор заинтересованногонарода (значок был самый настоящий, изъятый при обыске у промышлявшего травкойпедрилы) – да ориентация у мальчиков, сразу видно, не та…

Справа от входа помещался за столом квадратненький охранникв турецкой кожанке. На столе у него стоял крохотный телевизор, по идее,подключенный к телекамере внизу – но бодигард шантарского разлива, сачокэтакий, преспокойно смотрел по нему программу семнадцатого канала, здраворассудив, должно быть, что нападать на вверенную его попечению контору никто в обозримомбудущем не собирается. «Бульварный листок» и в самом деле был чем-то вроде«Неуловимого Джо» – шантарские пенсионеры, злившиеся за публикации объявленийпроституток и педиков, обычно ограничивались словесным сотрясением воздуха, несобираясь искать замаскированную на окраине редакцию физического воздействияради (что не мешало «Листку» частенько намекать, будто он, светоч демократии,попал под наблюдение жутких красно-коричневых монстров, намеренных вот-вотзаложить мину под дверь, а то и две).

Впрочем, охранничек, судя по реакции, ничуть не разделялвзглядов тех, кого был приставлен караулить, – одарил Дашу стольгетеросексуальным взглядом, что она поневоле почувствовала себя польщенной. Нотут же заметил значок и увял – видимо, уже давненько здесь работал и разбиралсяв излюбленной символике творческого коллектива…

Даже демонстративно отвернулся, дурик, с видом крайнегопрезрения – ну, что поделать, мужики испокон веку реагировали на лесбияноккрайне болезненно… Даша, однако, очаровательно ему улыбнулась и осведомилась:

– Это вы так кого попало пускаете? А если я –террорист?

– Вон там у нас – дамский туалет, – сухопроинформировал страж.

– А кабинет госпожи Хрумкиной?

– Неподалеку от туалета.

Даша пожала плечами и двинулась в конец коридора – очень длинногои довольно грязного, мимо череды дверей без всяких табличек. Две сухопарыедамочки, попавшиеся навстречу, обозрели гостью с большим интересом, определеннотаившим подоплеку. Она как ни в чем не бывало прошла мимо, усиленно колыхаябедрами, – пожалуй, эти две воблы, определенно знакомые по фотографиям, непривлекли бы и настоящую лесбиянку…

Свое появление здесь она, конечно, должным образомзалегендировала. Здешняя компьютерная труженица, Толина знакомая, сутки назадзакинула приманку, сообщив среди обычной бабской болтовни за чаем, что встольный град Шантарск совсем недавно переехала знакомая ее знакомых,покинувшая провинциальный городок Куруман из-за непроходимой косности иотсталости тамошних аборигенов (принявших без всякого восторга склонность«Дарьи Шелгуновой» к писанию газетных статей о сатанизме, а также ярковыраженную тягу к лицам своего же пола). Легенда, надо сказать, быларазработана не столь уж ювелирно, почти все придется импровизировать на ходу –но, с другой стороны, «Бульварный листок» ничуть не похож на центр атомныхразработок, собственной контрразведкой не обладает и вторжениям замаскированныхоперативников доселе не подвергался, а потому и не питает подозрения кпришельцам. Конечно, нахально выдавать себя за журналистку, не зная внутреннейкухни, – несколько чревато. Но, во-первых, в журналистике сейчасобретается кто угодно, это вам не прежние времена, а во-вторых, «Шелгунова» –журналистка начинающая. Зато в Курумане Даша бывала не раз, так чтоубедительные детали сможет рассыпать пригоршнями…

Она мысленно перекрестилась во имя удачи – и вошла вгостеприимно распахнутую дверь.

Кабинет был довольно большой, но свободного места почти несыщется – все завалено книгами, пестрыми журналами, кучами старых номеров«Листка», образчиками дешевого импортного ширпотреба, съедобного и несъедобного(щедрые дары благодарных рекламодателей, надо полагать, или поощрительные призывсяких дурацких викторин, которые «Листок» вечно устраивал ради вящегопривлечения читателей).

Из-за заваленного бумагами стола на Дашу чуть удивленновоззрилась здешняя «мадам», Екатерина Хрумкина, полноватая баба лет пятидесятис усиками, словно у юного гусарского юнкера и слегка затуманенным взглядомистинно творческой личности. Удивление тут же сменилось неприкрытым восхищением– туманный взор откровенно блуждал по Дашиной фигурке, значок был моментальнозасечен и принят к сведению.

Даша послала хозяйке кабинета обаятельнейшую улыбку, безприглашения уселась, положила ногу на ногу, развернулась вполоборота к «мадам» и,притворяясь, будто не замечает произведенного впечатления, пару раз невиннохлопнула ресницами. Подумала про себя, стараясь не улыбнуться: «Ну ты и стервь,Дашка. У нее ж сейчас глаза выскочат…»

– Слушайте, прелестное дитя, а вы мне немерещитесь? – чуть хрипловато поинтересовалась хозяйка кабинета.

– Нет, – сказала Даша, беззастенчиво демонстрируяфигуру. – Я настоящая. Решила вот зайти, познакомиться… Меня зовут ДашаШелгунова, я из Курумана переехала…

– Постойте-ка… Это не про вас ли Галочка Сапрыкинаговорила? Ах, вот что… – взгляд усатенькой блуждал по Дашинымбедрам. – И правильно сделали, вы же, говорят, весьма талантливыйжурналист?

– Ну, это преувеличение, – сказала Дашаискренне. – Так, иногда пытаюсь… Я вообще-то пед кончала. (Поскольку пед –решила она для себя при разработке легенды – это такая шарашка, что выпускникомее может объявить себя любой, у кого в голове есть хоть капелька мозгов.Опасаться разоблачения нечего.) Но потом пошли сложности, пришлось уйти… Я вамтут кое-что принесла, если подойдет…

И выложила поверх бумаг творение Глеба. Хрумкина, видимо,вспомнив на минутку о профессиональном долге, принялась бегло проглядыватьсокращенный перевод французской статьи, украшенный выдуманной фамилией. Ипоневоле вчиталась. Лажа была, что ни говори, весьма привлекательная, с точкизрения индивидуума, испытывающего симпатию к сатанизму – парижский автор врамках плюрализма и свободомыслия гневно порицал инквизицию за преследованиеведьм (при этом лихо приписывая инквизиции все зверства, учиненныепротестантами), проливал слезы над горькой судьбиной несчастных альбигойцев иДжордано Бруно и уверял, что современный цивилизованный человек вправе выбиратьсебе любого кумира – а потому поклонение Сатане с точки зрения либерализма идемократии столь же свято и неприкосновенно, как поклонение «так называемомуГосподу». Даша, правда, прошла у Глеба кое-какой инструктаж с широкимпривлечением исторических источников. И прекрасно помнила: альбигойцы навлеклина себя преследования как раз за то, что отправляли самый разнузданныйсатанинский культ (как водится, параллельно со столь же разнузданнойпедерастией), а бедняжка Джордано Бруно получил высшую меру не за проповеди омножественности обитаемых миров, а за активное участие в «работе» чуть ли невсех существовавших тогда в Западной Европе тайных сатанистских обществ…