Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не смотрите на меня так, сеньор, не смотрите. Я поднялась в свою комнату и написала сообщение Хавьеру, которое придёт на его мобильник, когда снегопад закончится и восстановится связь. «Ну и пусть наступит конец света, Хавьер», – гласило моё послание.
В следующие три дня, что я оставалась дома взаперти, сеньор, я провела в сомнениях и размышлениях о роли, которую мы играем в судьбах людей, о нашей приверженности своему окружению. У меня было время представить, какой стала бы моя жизнь, если бы здесь меня не было. Какой стала бы жизнь моей матери, если бы я уехала? А у моей сестры? И я пришла к выводу: тогда для них как раз и наступит конец света. Что будет делать мать с такой дочерью, как моя сестра, как она сможет управляться с шестьюдесятью килограммами неподвижного груза в этом доме, который, как и дом для Химены, станет для неё слишком большим? И вот однажды утром я спустилась в гостиную и спросила маму, какой именно непростительный поступок совершила моя бабушка. Ведь мне хотелось это понять, сеньор. И она поведала мне, что Химена была скверной женщиной, она всячески унижала дочку в детстве по мелочам и что, когда умер мой дедушка, она перестала общаться и даже ничего не сказала, когда моя мать родила мою больную сестру. По мнению матери, такое невозможно простить, и я сказала ей: «Говори в прошедшем времени, мама, потому что Химены больше нет». Дело в том, что, хотя она и твердит, что ненавидит мою бабушку, но не привыкла упоминать её в прошедшем времени, а ведь прошло уже много лет, как Химена умерла.
«Она не попыталась утешить меня, когда я лила слёзы, став матерью такого первенца, как Нора, и даже не навестила нас дома, так что мне самой пришлось пойти к ней. А когда она увидела малютку… ты не представляешь, моя Маленькая Лея, ты представить себе не можешь выражение презрения и отвращения на лице, которым одарила меня Химена. Такая гримаса не может предназначаться своей семье, Лея. Когда я рассказала твоему отцу, как она встретила Нору, он хотел пойти к Химене, чтобы высказать ей пару слов и обозвать злыдней. Но я удержала его, и тогда твой отец оставил мёртвого кролика у неё на коврике перед дверью, чтобы она поняла: мы больше не желаем с ней знаться».
В тот день я осознала, сеньор, что если уеду, то не смогу вернуться в наш посёлок, потому что мать не простит мне этого. Точно не простит. Она поступит со мной так же, как со своей матерью, – просто забудет, что когда-то произвела меня на свет и когда-то любила. «Мама, пожалуйста, не переставай любить меня», – сказала я ей, а она рассмеялась, как хохотала до того, пока мой отец не упал с откоса. Услышав её смех, Нора наконец прикрыла свой рот.
Знакома ли вам песня, в которой говорится: пусть широкое море утратит свою необъятность, но чернота твоих глаз не исчезнет, а цвет твоей кожи, подобный корице, останется прежним? И сеньор начинает подпевать, изображая улыбку. «Взгляните на себя, сеньор, у вас уже не такое грустное лицо». Он берёт у меня сигарету с травкой и подносит к губам. Я посмеиваюсь, глядя на лес.
А ведь эту песню, сеньор, как раз эту песню моя мать затянула после нашего разговора. Потому что она была в трауре, тосковала, напевая подобные песни, какие здесь звучат во время августовских праздников. Эти болеро, в которых говорится о любви, длящейся вечно, и о чувствах, которые не угасают, как жители этого посёлка, – они умирают, но продолжают бродить в воспоминаниях здешних нескольких улочек и единственной церкви.
В глубине души, сеньор, я понимаю, что жизнь, ожидающая меня в этом месте, значительная часть жизни в подобном маленьком месте, романтична, а такой, я думаю, не будет там, куда я собираюсь отправиться. И действительно, я начинаю понимать приезжих, догадываюсь: они привыкли к бесконечности, потому что в моём разумении большие, необъятные города, города, полные огней, людей и возможностей, олицетворяют собой бесконечность. А также любовь, которая длится недолго, забвение, которое быстро проходит, сменяющие друг друга впечатления – вот что происходит с тобой, когда живёшь в городе. Поэтому я понимаю тех, кто приезжает испытать долговечность вещей в такой деревне, как эта. Хотя мне неизвестно, сеньор, откуда вы взялись и как там у вас, но тут наряду с наследуемой ненавистью иные чувства тоже настолько сильны, что их невозможно сдержать, потому-то здесь, сеньор, несмотря на скуку, течение времени заставляет нас преувеличивать всё, что задевает нас за живое. Вот почему Каталина влюбляется в того, кто лишь посмотрит на неё и улыбнется, вот почему Марко выходит из себя, когда его упрекают в каком-нибудь глупом поступке, вот почему молчание Хавьера перед лицом жизни приобретает пугающую вечность.
В те три снежных дня, сеньор, когда появилось слово грубиянка на фасаде нашего дома и прозвучали слова Марко, я подумала, что всё равно больше нигде не смогу выжить, как белый медведь в этом лесу, на который мы сейчас смотрим. К тому же, сеньор, у меня есть родная сестра, моя Нора. Что станется с ней, с её мышцами, с её отвисшим ртом, если я уеду? Я много размышляла, сеньор, о нашей ответственности перед окружением, в котором мы живём, и решила, что уехать и бросить в одиночестве, взаперти женщин всей моей жизни и стало бы проявлением той самой грубости.
Всякий влюблённый – солдат
После прекращения снегопадов вскоре растаял лёд, поскольку наступила привычная для июня жара, и безумие времён года дало нам небольшую передышку. На шестой день солнце снова начало припекать, и когда я встала утром и выглянула в окно, вспомнила о мёртвых зайцах у входа в дом Химены. Я терпеливо дожидалась хлопанья крыльев взлетевших испуганных голубей, ибо это, сеньор, означало бы, что кто-то где-то вскрикнул. А я ждала воплей новичков, как только они наткнутся на находку на своём коврике у двери. Но, вопреки моей надежде, до одиннадцати часов никто так и не вскрикнул. Моя мать ушла пораньше в свою лавку, опасаясь, что продукты могли испортиться за столько дней в помещении с опущенными жалюзи. Она так устала от моей сестры, что забыла разбудить её. И в одиннадцать вместо криков с