* * *

Макс как всегда в два часа пришел домой, надеясь увидеть Валентину, представляя, как она хлопочет, вкусно пахнет, она накрывает на стол… Вся такая уютно-домашняя… Он открыл дверь и сразу понял, что ее нет. Черт! Что там у нее случилось? Может, у Дмитрия спросить? Пожалуй, не стоит, еще истолкует не так его интерес. Он вздохнул и поплелся на кухню, есть расхотелось, а вот закурил бы сейчас с удовольствием. Ну уж нет, никакая Валя-Валентина не заставит его опять закурить. С таким трудом бросил и на тебе. Собственно, с чего он так расстроился, ничего не произошло. Ну, не пришла она, мало ли, какие у нее дела. В конце концов, у нее своя жизнь, а у него своя. Надо кофе сварить и посмотреть почту.

Поставил на поднос чашку с кофе, подумал и погрел вчерашние блины, достал абрикосовый джем. На кухне без Валентины было пусто, и он решил поесть в кабинете. Просмотрел почту, ответил, прихлебывая из чашки, нечаянно капнул на клавиши. Побежал за тряпкой, вытирал и злился на себя, на Валентину, на красивого сына Самохина. Интересно, что он ей сказал… одноклассник. А может их связывало что-то еще? Он даже зубами скрипнул, так ему это не понравилось. А как Пол на нее смотрел… Еще и Клайв со своим портретом. Кстати, он должен быть здесь, она быстро собралась, забыла его захватить. Макс ходил по квартире и наткнулся на рисунок. Какая она еще девочка. Провинциальная, неопытная девочка. Пропадет здесь в глуши. Со своей стороны он обязательно поможет ей освоить компьютер и с языком, конечно, тоже. В любом случае, это ей пригодится в дальнейшем. Она должна учиться, поедет в Москву, поступит в институт… Конечно, влюбится в однокурсника, а может быть и в профессора. Она будет выделяться из толпы нарядных, уверенных в себе москвичек. Хотя, какие теперь москвички? Их теперь можно по пальцам пересчитать… Макс приладил портрет перед собой. Улыбается, а глаза немного грустные. Что у нее за забота, ведь он о ней почти ничего не знает. И не будет ничего узнавать! Через год он уедет отсюда навсегда, и пусть она останется в прошлом!

С самого утра Валя и Евдокия Матвеевна разгребали обуглившиеся деревяшки, пытаясь найти хоть что-нибудь уцелевшее. Соседка беспрестанно плакала, Валя, как могла ее утешала.

– Все! – Тетя Дуся решительно выпрямилась, отбросила кочергу, вытерла фартуком слезы. – Хорош реветь, слезами горю не поможешь! Пойдем, Валька, отседова! Ну его к лешему! Хорошо, хоть Мотьку успела вывести. Вот надеть мне теперь нечего… Ну и бог с ним. Куда мне наряжаться-то? Халат твой жалко, такой нарядный…

– Да ладно, тетя Дусь, халат – это ерунда, куплю вам другой, еще лучше. Пойдем, посмотрим на чердаке, там должны Митькины старые ботинки лежать и валенки, если мыши не сожрали. Там еще и телогрейка Толика, да наверняка еще чего-нибудь найдем.

– Здорово соседки, – старенькая баба Настя горестно взирала на пепелище. – Дуся, мы тута с бабами кое-чего тебе собрали на первое время, – она протянула старую наволочку, набитую вещами, – потом еще принесем. Дусь, если желаешь, можешь у нас пожить.

– Спасибо тебе, Степановна, и бабам передай спасибо, а поживу пока у Валюхи, а то сноха твоя приедет в выходной и заведет свою шарманку.

– И-и, не говори, такая пила и такая скрипучая, зараза такая… все скрипит и скрипит, все не так: и сварила не то, и застелила не так, и кастрюли не так поставила. А как их ставить-то, по росту, что ли? По мне так лишь бы помыты были. Зато Славка мой за ней, как за каменной стеной. Ты же знаешь, она пробивная такая баба, куда хошь влезет, хошь в самую махонькую щелочку – вот какая баба. – В голосе ее зазвучала гордость за сноху, она хотела продолжить эту приятную ей тему, но тетя Дуся ее оборвала.

– Ладно, Степановна, спасибо тебе еще раз, пойдем мы, надо разбираться да устраиваться как-то.

Тетю Дусю поместили в комнату к бабушке, она сама так захотела, хотя пустовала еще одна комната, там раньше Митька жил, но почему-то комнату ту не любили, только иногда редким гостям, остававшимся на ночь, стелили там постель. На чердаке нашли много полезных, а еще больше бесполезных вещей, которые Валька безжалостно вынесла во двор. Хотела среди материных вещей найти подходящее по размеру платье, но все было мало – тетя Дуся была крупная женщина. Тогда бабушка показала на свой сундук.

Валентина взяла маленькую скамеечку, Анечка тут же рядышком пристроилась на своем стульчике, глазки загорелись любопытством, видимо, ожидая какого-нибудь волшебства. Валентина достала из металлической банки из-под чая ключи и открыла сундук – сразу по комнате разнесся привычный запах старых вещей, смешанный с лавандой, которую бабушка всегда выращивала, сушила, помещала в марлевые мешочки и, приговаривая, что «это от моли первое средство», раскладывала в ящики и шкафы с одеждой. Вот старый бабушкин сарафан, расшитый камешками, она говорила, что это еще ее бабушки. Анечка тут же стала разглядывать каждый камешек и спрашивала.

– Это какой камешек, бриллиант? А это какой? Жемчуг?

Валька никогда не видела, чтобы сарафан кто-нибудь надевал. Маленькой она тоже очень любила смотреть, как бабушка разбирает сундук. Она также брала маленькую скамеечку, садилась рядышком и, затаив дыхание, слушала неторопливый бабушкин рассказ про то, как в простом ситцевом платье венчалась бабушкина мать, а потом ее муж ушел на войну и там погиб, как она после его смерти вырастила троих детей и вынянчила шестерых внуков. Бабушка перебирала старые вещи, и про каждую рассказывала свою историю. Валька достала детскую вышитую рубашку – это ее крестильная рубашка. Бабушка сама ее крестила, матери все некогда было, а отец все время был на каких-то заработках, пока совсем не пропал. А вот Анечку Валька не крестила, не хотела идти к местному священнику, он ей жутко не нравился да и вообще, кому это надо. Теперь она сама все это рассказывала своей дочке, а бабушка с улыбкой слушала ее.

– Ой, это же мое выпускное платье, я и забыла про него. Надела-то всего один раз, и мать поскорее спрятала. – Она обернулась к бабушке, показывая платье. – Ба, ты думала я его надену? Нет? Ну пусть себе лежит. Вроде все, ничего не осталось.

– Смот-и под га-етой.

– Под газетой? – И правда, на самом дне под газетой прощупывалось что-то мягкое. Валька сняла газету и ахнула.

– Откуда это?! Почему ты раньше не показывала?

– От Клавки п-ятала, боялась, отымет. Мои п-атья, выходные, хо-ошие. Дуся, носи на здо-овье. Анюте отдай там бусики в мешочке. Нашла? Пусть иг-ается.

Анечка, получив бусы, округлила от восторга глаза, сразу же их надела и побежала смотреться в зеркало.

– Тетя Дусь примерьте вот это, покажитесь нам.

Евдокия Мавеевна вышла в соседнюю комнату, оттуда послышались громкие возгласы и, наконец, разрумянившаяся и помолодевшая соседка мелкими манерными шажками вошла в комнату. Валентина только руками всплеснула.

– Тетя Дусь, да вы прямо красавица и молодая совсем.

– Да будет тебе. Скажешь тоже, молодая. Спасибо тебе большое, Татьяна Иванна, – счастливо улыбалась она.

– Тетя Дусь, померяйте еще вот это шерстяное.