Шеренга молчала – каждый мгновенно сопоставил объемы кружкии бачка. Курсировать меж воротами и бараком пришлось бы до рассвета.

– А насчет завтрашнего утра такой уговордействителен? – спросил Синий.

– Да с полным нашим удовольствием! – заверилкомендант. – Все равно от безделья маетесь, тунеядцы, вот и потаскаетеводичку. Итак, господа… С уборкой мы закончили. Ничего недозволенного больше неимеется. Но мы с вами так хорошо работали в полном душевном единении, что уменя не хватает духу с вами расстаться. Золотые вы ребята, хоть и распоследниепоганцы… Что бы нам еще придумать, благо до утра далеко? У кого-нибудьесть светлые идеи?

Шеренга благоразумно помалкивала.

– Стервецы, – грустно протянул комендант. –Только-только наметилось единение постояльцев и администрации, едва-едва межнами протянулись неощутимые ниточки духовного братства – и вы тут же всеопошлили, нувориши проклятые. Ну как мне к вам после этого относиться? Как кдерьму последнему…

Стоявший слева эсэсовец нехорошо загоготал.

– Есть светлая идея! – оживился комендант, остановилсяи взмахнул стеком. – А не пригласить ли мне кого-нибудь из вас, подонки,на беседу? Поговорим всласть, пообщаемся… Или кто-то против?

Царило тягостное молчание.

– Великолепная идея, честное слово! – с наиграннымвосторгом воскликнул комендант. – Кого бы мне пригласить в гости? Все вывеликолепные собеседники, с каждым найдется о чем поговорить, заранеепредвкушаю… Однако в основе порядка лежит, знаете ли, справедливость. Черногопетушка зарежешь – белый скучать будет, белого зарежешь – черный заскучает… Авот что. А устроим-ка мы честную лотерею, без всякого надувательства иподтасовок. Ну разве я вам не отец родной? – И вновь без всякого переходазаорал так, что заложило уши: – Раздевайся, суки!

Несколько секунд ничего не происходило, все стояли неподвижно.

– Я что, к столбам обращаюсь? – недобро протянулкомендант. – Всем раздеваться, живо! Засекаю пятнадцать секунд, последний,кто останется при одежде, будет сосать хрен у всех остальных, верно вам говорю…Живо!

Шеренга зашевелилась: выпрыгивали из штанов, сбрасывалибушлаты. Секунд через десять все стояли голышом, ежась в ночной прохладе.

– Шагом марш в барак! – распорядился комендант.

Пошли в барак. Маргарита сидела на прежнем месте, кое-ктоинстинктивно попытался прикрыться сложенными ковшиком ладонями, и комендант тутже заорал:

– Руки по швам! Становись!

После секундного колебания команда была выполнена.

– Боже ты мой, до чего мелкая и ничтожная скотина, –вдруг в полный голос заговорил Доцент, тяжело выдыхая воздух. – Полныйноль, ничтожество, пустышка…

Комендант вздрогнул, словно его огрели плеткой, но тут жегорделиво выпрямился, фыркнул:

– Эти финты, милейший, мы уже проходили. Не будет вам пули влоб, не надейтесь. Уж если ты, подонок, переметнулся к этой новорусскойсволочи, получишь по полной программе. Всему свое время. Если пискнешь еще хотьслово, прикажу сбросить в сортир… Ну? Одно словечко, умоляю!

Доцент молчал.

– Вот то-то, – удовлетворенно сказал комендант. –Порядок в аудитории установлен… Итак, господа. Поскольку, как я уже говорил, воснове порядка лежит справедливость, мы тут посовещались и решили дать каждомушанс. Точнее, сделать так, чтобы равные шансы были у каждого. Будемдемократически голосовать. Тот, кто первым проголосует определенной частьютела, как раз и будет приглашен на увлекательную и вдумчивую беседу… Руки пошвам! Кто во время процедуры всеобщего и демократического голосования будетшевелить ручками-ножками, испытает на себе все многообразие моей фантазии илютой к вам ненависти, твари… Готовы? Фрейлейн Маргарита, прошу!

Он по-наполеоновски скрестил ручки на груди, отодвинулся кстене. Маргарита не спеша притоптала окурок узким носком сапога, встала,закинула руки за голову, сладко потянулась, с таким видом, словно пребывалаздесь одна-одинешенька, тряхнула головой – волна великолепных золотых волосвзметнулась и упала на плечи.

И принялась медленно расстегивать черную рубашку с алойнацистской повязкой на рукаве. В лучших традициях импортного стриптизавыгибалась и потягивалась, медленно поворачиваясь вокруг собственной оси.Аккуратно повесив рубашку на спинку стула, обнаженная по пояс, на два шагаприблизилась к шеренге, медленно прошла из конца в конец, оказавшись такблизко, что Вадим вдохнул, вместе с остальными, аромат хороших духов и слабыйзапах свежего пота, рассмотрел крохотную родинку на левой груди.

И, к своему ужасу, почувствовал, что где-то в недрахорганизма начинает разворачиваться стандартная мужская реакция. В панике скосилглаза вниз – слава богу, пока что все вроде бы обстояло благополучно. Неворохнулось. Но если это будет продолжаться…

Продолжалось, конечно. Маргарита в два счета сбросила сапогии медленно стягивала черные бриджи, под которыми ничего больше не имелось –чуть приспустила, просунув туда узкую ладонь, выгнулась, оглядывая с блядскойулыбкой голую шеренгу, посылая недвусмысленные улыбки и проводя по губамкончиком языка. Дела были плохи. Несмотря на сюрреализм происходящего, природабрала свое.

Стояла мертвая тишина, только один из эсэсовцев громко сопелв своем углу. Вислощекая физиономия коменданта так и светилась азартнымпредвкушением. Сохраняя полнейшую неподвижность, как и было велено, Вадимскосил глаза вправо-влево, с яростной надеждой ожидая: вдруг кто-то неудержится раньше. П р о г о л о с у е т.

И перехватил взгляды соседей, исполненные той жегнусненькой, эгоистичной надежды.

– Смотреть, суки, смотреть! – прикрикнулкомендант. – Ишь, какие вы деликатные… Кто отведет глаза, пойдет на беседупервым, и уж я ему обещаю особое внимание…

У кого-то из голых невольно вырвался шумный, тяжкий вздох,но шеренга не шелохнулась. Явственно хохотнул черномундирник справа. Василюктаращился на происходящее равнодушно, как и следовало ожидать. Зато комендантпокрылся испариной – вряд ли от одного охотничьего азарта.

Обнаженная, она была очаровательна. Желание набухало нижепоясницы, как будто тело решило жить само по себе, и наплевать ему было, чтопринадлежит оно гомо сапиенсу, который в ужасе ожидает последствий. Вадим всесильнее ощущал: дела совсем плохи. Маргарита, закинув руки за голову, призывноулыбаясь, медленно вертелась перед ними, грациозным движением переставила стулпоближе, поставила на него правую ногу и, выгнувшись назад, двумя пальцамиприоткрыла для обозрения самое сокровенное местечко, и все это – с обольстительнойулыбкой, неподдельно призывной. Вадим ощутил прошивший все тело приступ ужаса,уже осознавая отчетливо: еще секунда – и кранты…

– Ага!

Победный вопль коменданта адресовался – вот счастье! –вовсе не ему. Шеренга разом колыхнулась, пронесся громкий вздох облегчения.Комендант, словно плохая пародия на Вия, выбросил руку, тыча пальцем в Визиря,с которым не было уже никаких недомолвок и неясностей, предательская плотьвздымалась прямо-таки вызывающе…