– Да уж, – промямлил я. – У каждого народасвои герои…

– Он чемпион мира!

– Каждый народ, – ответил я, – имеет техгероев, которых заслуживает.

Рэнд вышел, окруженный толпой, а когда я наконец выбрался изподъезда, он уже садился в свой длинный, как подводная лодка, черный лимузин.Поклонники окружали машину, пытались заглянуть через тонированные стекла.

Заповедь для будущего учения, сказал я себе, заповедь… Какбы ее сформулировать… Ладно, сформулируем потом, а сейчас пока саму суть: еслии не подводить этих вот… под расстрельную статью, хотя и хочется, то какобъяснить народу, что популярность популярности рознь. Что общество обречено,если на обложках журналов будут красоваться вот такие герои.

Я съездил на службу, взял пару дел на рассмотрение, пообещалодно по дороге закинуть в суд к адвокату Вертинскому, нашему старейшине, резюмена другое скинуть по емэйлу и с удовольствием вышел на свежий воздух. Правда,чувствуется запах гари. В соседнем квартале горит здание, оттуда доносятсярезкие звуки сирен, с той стороны гулко бабахнуло. В таких случаях всегдаговорят, что взорвался газовый баллон, я тоже так говорю другим и даже себе,так спокойнее.

На стоянке на удивление пусто. Я развернулся на пятачке,машина легко и чисто понесла по широкому проспекту. Через полчаса езды, когдаменя остановили для проверки всего раз, ощутил, что проголодался, присмотрел подороге летнее кафе со столиками прямо на тротуаре. «Форд» ловко вписался междудвумя «жигуленками». Я вышел и сразу сказал девушке в белом переднике официантки,что делал ее похожей на пионерку тех давних времен:

– Бифштекс!.. Побольше.

– Что будете пить?

– Сок, – ответил я.

Она вскинула красивые тонкие брови, голос ее потек томно,постельно:

– Всего лишь? Мужчины на таких крутых тачках пьютвиски…

– За рулем пить не положено, – сказал янаставительно.

Она подвигала крупной грудью, поиграла бедрами, взгляд еебыл многозначительным.

– Не положено, – сказала она томно, – длядругих… а не для мужчин на таких тачках…

– Умница, – отрезал я. – Ты права. Мужчины натаких колесах сами решают, что им пить, что есть, кого ставить. Бифштекс и сок– да побыстрее!

Ничуть не испугавшись строгого тона, она отправилась кстойке, так мощно двигая бедрами, что обрушила бы здание Всемирного ТорговогоЦентра, успей его выстроить заново. За соседними столами пробавлялись восновном мороженым, сладостями и коктейлями, в том числе и алкогольными, благооккупационные власти решили, что пьющие русские им менее опасны, чем трезвые.

Я торопливо кромсал и глотал бифштекс, погрозил кулакоммальчишке, слишком уж настойчиво пытается заглянуть в кабину, даже пробует напрочность зеркало заднего вида. Мальчишка сделал вид, что просто восхищаетсямощной машиной.

Я слышал, как один за соседним столом торопливо и сбивчивообъясняет соседу:

– Нет-нет, я не коммуняка!.. Это ГУЛАГ, репрессии,подавления разные… Просто я не знаю… Требуется нам чего-то!

Второй сказал ехидно:

– Снова весь мир насилья мы разрушим…

– Нет-нет, – испугался первый, и я сразу узнал внем юного клона Майданова, – как вы можете говорить такие ужасные вещи?..Это немыслимо… Просто вдруг захотелось, понимаете? Захотелось очень, чтобы былоиз-за чего страдать, даже… не смейтесь только!.. сдерживать скупую мужскуюслезу… а то и ронять!

Сосед кивнул, глаза понимающие, улыбнулся одними губами.Второй парнишка, остролицый и быстрый в движениях, сказал ехидно:

– Поскреби русского интеллигента – обнаружишь скифа.Любишь поджигать дома, признайся? А вытаптывать посевы?

Мужчина произнес мягко:

– А что, разве этого жаждет каждый?

Крутобедрая официантка принесла мне сок, загородив мужчину.Я уже не слышал, что говорил он и что отвечали ему, да и сказал про себя. Онговорит, конечно же, правильно… для сегодняшнего дня, но в наше бурное времянужно жить с опережением, а эти «весь мир насилья мы разрушим» уже устарели. Непотому что устарели на самом деле, ведь «весь мир голодных и рабов» правильнеетолковать как голодных на духовную пищу и рабов общепринятых ценностей.

Надо по-иному, сказало во мне подсознание. Такое же мощное«иное»… или мощнее. И обязательно такое же злое, вызывающее у одних восторг, удругих – бешеную ненависть.

За тем столом разгорался спор. Парни говорили тихо, но вэтом кафе не гремит музыка, а шум со стороны улицы не забивает злые молодыеголоса:

– Ты еще пещерное время вспомни!.. Мы должныпользоваться той высочайшей культурой, что принесли Штаты…

– Вован, да брось ты херню молоть!

– Это ты, Смайло, хреновину порешь. Нашел культуру…

– Да, культура!.. А ты, если такой умный да храбрый,если такой герой, то пойди и спали юсовское посольство! Или брось в негогранату. А то языками все трепать горазды…

Есть такой прием информационной войны, мелькнуло у меня вголове, как провоцирование на преждевременное выступление. Не выйдет у вас,господа провокаторы. Совсем недавно все мы, в том числе и я, буквально молилисьна Юсу, что придет и спасет нас от тоталитарного режима дураков. И многиемайдановы еще по инерции молятся. Сейчас не выполнена до конца предварительнаязадача – раскрыть глаза массовому общественному мнению. Слишком уж застали насврасплох, слишком уж задурили массового человечка. Ничего, грянет час, нетолько спалим посольство и перевешаем подкармливаемых ими коллаборационистов,но и на том континенте за океаном установим свой порядок.

Я допил сок, бросил деньги на стол, поднялся. Это, конечно,не значит, что будем ждать сигнала, чтобы разом в атаку. Отдельные батальоны,вроде ребят из РНЕ, могут вступать в бой и даже теснить врага, но напреждевременное выступление всей армией нас подтолкнуть не удастся. Выступим,когда изволим.

Спор разгорелся с новой силой, но я уже вышел из-за стола… иостановился. По тротуару по направлению к Центру шел огромный бородатыйчеловек. Рубашка порвана, на темной от солнца груди кучерявятся золотые волосы,от него шарахаются, прижимаются к стенам или выскакивают на проезжую часть,провожают испуганными вытаращенными глазами.

Он шел и кричал исступленно могучим голосом полководца:

– Предрекаю приход Великого Закона!.. Вы все погрязливо грехе!.. Это будет страшный Закон!.. Это будет лютый Закон!.. Опомнитесь,пока не поздно!.. Опомнитесь, ибо всех вас Закон сметет, как гору мусора, ииспепелит в нещадном огне!

Он прошел, огромный и страшный, я тоже стоял в сторонке,давая ему дорогу. Сквозь толстую оболочку черепа стрельнула острая до болимысль: это же он предрекает мой приход! Это он торопит меня. Он чувствует мойприход, как животные чувствуют приближение великой грозы или страшногоземлетрясения. Весь мир уже чувствует, только я все медлю, все оттягиваю, всессылаюсь на то, что еще не готов, что надо обдумать, выстроить слова…