Казня себя за тот картель,

Благодарить он будет бога,

Что пуля не попала в цель.

И будет видеть пред собою,

Что мог принесть тот глупый миг:

Окровавленной головою

К сырой земле Сверчок приник.

Читатель, ты представь попробуй,

Что гения во цвете лет

Сразил свинцом не меднолобый

Кавалергард, а друг-поэт!

Ну, нет, немыслимо такое!

Превозмогая злой угар,

Сама поэзия

рукою

Железной

отвела удар…

– Вот на этой походной кровати

Под шинелькой солдатскою,

встарь,

От монарших и прочих занятий

Утомясь,

почивал государь.

Император считал:

на порфире

Не бывает от крови следа.

Принцип: кто не со мной —

тот в Сибири,

Средь законов был главным тогда!

Впрочем, царь не бежал наслаждений —

Был он первый в стране сердцеед,

Ведь от царственного вожделенья

Польза есть, а спасения нет!

Умер деспот.

Сменилась эпоха.

Но у нас до сих пор говорят:

– Да, конечно, при нем жили плохо!

– Был тираном.

Но спал, как солдат!

В глубине переулка

Особняк из старинных.

Здесь музей листопадов —

Только листья в витринах.

А на каждой витрине

Обозначена дата:

Мол, такие-то листья,

Облетели тогда-то.

Эти желты,

те черны

(Их палило пожаром).

И свои листопады

Ищут люди по залам,

А найдут – замирают,

Как-то сразу грустнея…

Хорошо, что покуда

Нет такого музея!

Как хороши: пылающий восход

Над бархатистой дальней синей кромкой,

Туманный аромат рассветных вод.

И птичий гомон, безмятежно громкий!

Идешь сквозь поле незаметной тропкой

И словно ощущаешь: рожь растет!

Как хороша, возлюбленная, ты,

В прозрачной темноте смеясь глазами…

Мне кажется, что чувство красоты

Мы принесли, того, быть может, сами

Не замечая, из-за той черты,

Где были рожью, влагой, небесами…

Наташа,

погляди на вспышки звездные,

Затеявшие на небе

возню!

Вселенная!

Порядки там серьезные,

Но я тебе сейчас их объясню.

Вселенная.

Наука разделяется,

Когда берется толковать о ней:

Сжимается?

А может, разбегается?

Пульсирует,

как сердце…

Так верней!

Но если это сердце,

то, конечно же,

По временам обязано оно

Тревожно биться

и томиться нежностью,

А это значит —

сердце влюблено!

В кого?

В другое сердце,

но нездешнее,

Чужое,

недоступное еще…

Но то, другое,

может биться сдержанно?

А я уверен:

бьется горячо!

Все это может лишь одним закончиться,

Нельзя же вечность колотиться врозь,

Сердцам влюбленным

встретиться захочется,

Хотя бы мирозданье взорвалось!

Они,

теряя звезды,

на свидание

Помчатся…

Их – поди – останови!..

– Ну хватит, дорогой,

о мироздании,

Пожалуйста,

немного о любви…

От бессонницы есть спасенье…

Под багрово-желтым дождем

По гремучей траве осенней

Мы, как прежде, с тобой идем.

Под ногами – пинцеты хвои.

И багровый лист в небесах.

Мы почти заплутали с тобою

В непроглядных этих лесах,

Но потом отыскали проселок.

Он был палой листвой занесен

И терялся меж синих елок,

Душных, словно полдневный сон…

Но опять на краю сновиденья

Пробегает печаль по лицу.

Значит, нас разлучило уменье

Ориентироваться в лесу…

Я в поезде,

на верхней полке:

Постукивают мимо города,

Деревни,

рощи,

дачные поселки —

Тот мир, где я не буду никогда.

Но почему?

А если налегке,

Вот так, как есть, —

с карманами пустыми —

Взять и остаться в тихом городке,

Давным-давно свое забывшем имя,

Затеять дом,

вещами обрасти,

Узнать соседей, слухи, кривотолки

И… оказаться как-то раз в пути:

Деревни,

рощи,

дачные поселки…

Как взнузданные, дернулись столбы.

Вокзала зданье набежало круто.

Состав у неслучившейся судьбы

Стоит четыре, кажется, минуты.

Мы калечим природу, мы портим слова.

Скажем, раньше «орать» означало —

Засучить у рубах до рамен рукава

И пахать, налегать на орало.

А вот слово «пахать» означало «мести».

«Очагом» звали печку простую,

А теперь «очаги» в медицине в чести

И в политике!

Я протестую!

А виновна – поэтов огромная рать,

Но «очаг» поддается леченью:

Надо меньше лишь в новом значенье —

«орать»,

А «пахать» больше в старом значенье!

Мужчины! Дети Дон Жуана!

То в глубь греха,

то к небу ввысь.

И все им кажется, что рано

Супругою обзавестись.

И рассуждая: «Я ль не парень…»

Мечтают (можно их понять!),

Как сэр Джорж Ноэл Гордон Байрон,