Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всех женщин враз поцеловать.
Жизнь холостому неплохая,
Пока лета невелики.
Живут, по женщинам порхая,
Как, извините, мотыльки.
Но час придет – кондратий хватит.
Посмотрят: кудри в седине,
Решат: теперь жены мне хватит…
А хватит ли теперь жене?
Вот в голубой, дрожащей глубине
Бредут два человека по Луне.
Гляжу на потрясающие кадры:
По лунной пыли топают скафандры!
Мне кажется, что я во власти сна,
Но там не бутафория – Луна!
Наутро все об этом зашумели,
Но дни прошли, потом прошли недели,
А где-то среди лета выпал снег —
Заинтересовался человек.
А через год – однажды я уселся
И с полки снял любимого Уэллса,
Раскрыл на случай – и попался мне
Рассказ о первых людях на Луне.
И вновь, как в детстве, были пережиты:
Полет чудесный, странствия, луниты.
Я позабыл о массе взрослых дел
И целый день над книгой просидел.
Фантастика! Когда же это будет,
Чтоб на Луне прогуливались люди?!
Конечно, мир подрос и раздался,
Но все, как мальчик, верит в чудеса.
А сказку автор здорово исполнил!
Большой талант…
И лишь тогда я вспомнил,
Как в телевизионной глубине
Брели два человека по Луне!
Мельчайший дождь.
Усталая трава.
И кажется,
что может длиться годы
Такая,
различимая едва
И тихая, как шепот, непогода.
Ее не замечаешь,
а потом
Уже у сердца вздрагивают воды.
Быть может, и мифический потоп
Был вроде долгой
тихой непогоды…
Лес городской желтизной
чуть заметно окрашен.
Словно не осень,
а некий осенний мираж,
Словно на белом холсте
новостроевских башен
Нестеров пишет пейзаж.
Снег белый. Лес черный.
Все просто и строго.
Но вот уже лес позади!
И в песнях поется,
что жизнь – как дорога,
А значит – конец есть пути.
И значит – мы все
доберемся до дома,
Но каждый —
в свой собственный час.
Мы выйдем из поезда —
все – незнакомо…
Дай бог,
чтобы встретили нас!
Неясная погода на душе.
Тепло и знобко.
Верно, будет ливень.
Невнятный гром – на верхнем этаже
Готовятся к дождю неторопливо:
Таскают воду, молнии куют,
Чеканят град.
Небесная работа
Кипит,
чтоб последождевой уют
Унял усталость, отдалил заботы.
Деревья наклоняются в окне,
И тучи наплывают, небо застя, —
То принимает
(чувствую!)
во мне
Природа осторожное участье…
Особенно счастливые года.
Оплошности, которых не исправить,
Знакомые улыбки, города —
Все это – гераклитова вода,
Из бытия втекающая в память.
Мои враги,
любимые,
друзья,
Которых ни ославить, ни прославить,
У них одна-единая стезя…
И дрогнул поезд, счастье увозя.
Куда?
В далекий город или в память?
И не о том приходится тужить,
Что мировых законов не отставить.
Пускай однажды я не стану жить.
Ну что ж – заботы можно отложить,
Хоть навсегда…
Но память! Как же память?
На градуснике – тридцать восемь
И девять. Скверные дела!
Зима, похожая на осень,
До бюллетеня довела.
Звонят приятели, жалеют.
Смеюсь, переходя на хрип.
Такое время – все болеют.
Да как! А тут всего лишь грипп,
Какой-то вирус вкрался в тело…
Но вот пока лежу без сил,
Чужой мою работу сделал.
Другой любимой позвонил.
Читаю, жду выздоровления,
И тает в сердце, словно дым,
Прекраснейшее заблуждение,
Что в мире я незаменим.
А дни бегут, как будто мимо,
И лихорадкой мучит страх,
Выходит, все мы заменимы
Как в центре, так и на местах.
И это осознав однажды,
Как на земле нам жить с тобой?
Неповторим, единствен каждый,
Но все же заменим любой!
Обидный вывод неизбежен,
И некого на помощь звать.
Об этом лучше думать реже.
Но это надо крепко знать!
Донельзя знакомый,
по-утреннему сердитый
В предчувствии сотен
готовых обрушиться дел,
Застыв с поднесенной
к щеке электрической бритвой,
Он как-то всезнающе
вдруг мне в глаза поглядел.
Ему ли не знать,
что не все у меня,
как хотелось.
Из многих мечтаний
случилась одна чепуха.
Да что говорить:
подводила и совесть,
и смелость,
В сложении жизни,
а значит,
в сложенье стиха.
Да что говорить,
если сделано плохо и мало.
Полжизни прошел,
потому что нельзя не идти…
Мечтал о любви,
как и все, —
об одной, небывалой.
Была и она, —
но по-прежнему пусто в груди.
Такие дела…
Так что нужно скорее добриться,
Ведь нам на работу,
а ехать почти два часа.
Не будем грустить.
Мы всего еще сможем добиться,
Покуда глядим