— Да, на войне можно неплохо заработать, — согласилась Асатесса. — Ладно, за твою неоценимую помощь народу чинис, я пожалую тебе оружия на продажу столько, сколько смогут унести пять твоих верблюдов, и двух верблюдов с самоцветами. Кроме того, прошу разделить со мной трапезу на закате солнца.

— Вы слишком добры, о хозяйка гор, — поклонился последний раз Шейх перед тем, как выйти.

Асатесса побарабанила по подлокотнику ногтями, потом потребовала у стоящей рядом советницы (новые главы домов выделили ей представителей, которые теперь были не заложниками, но обязаны были нести службу во дворце определённое время) бумагу, перо и конверт. Когда ей принесли всё это на столике, она быстро начертала письмо, заклеила конверт своей печатью и отдала его обратно советнице.

— Передайте это Ашае из Немезины, моей троюродной сестре. Пусть гонец возьмёт с собой ещё одну лошадь, обратно он поедет вместе с ней.

Великий Хан сидел на подушках, прикрывавших собой пол. В старости Хану очень пришлись по душе верования, распространённые в Поднебесной, хоть её народ и был заклятым врагом его народа.

Только самые приближённые Великого Хана знали, что порой он уединяется, чтобы сидеть на подушках на полу, вдыхать аромат курящихся благовоний и, закрыв глаза, размышлять о мироздании в тишине собственного разума.

Раздумья Хана были прерваны. Что-то появилось в комнате и теперь в нетерпении ходило взад-вперёд за спиной Хана.

— Почему я не могу дотянуться до тебя, старик, — пропыхтел Ворон.

— Потому что ты — лишь злобный дух, — не открывая глаз проговорил Хан. — Ты не можешь ничего сделать, пока не найдёшь в человеке такую же злобу, какую испытываешь сам.

— Ха! — воскликнул Ворон. — Я помню того Великого Хана, что вызвал меня. Того, кто хотел иметь силу древних королей, но испугался. Не он ли сейчас сидит ко мне спиной, окуренный запахами болотных трав.

— Этого человека здесь нет, — спокойно произнёс Хан. — Он осознал свои ошибки и поэтому, когда мир вокруг него изменился, смог измениться сам.

— Ты говоришь красивые слова, — откликнулся Ворон. — Но я с трудом верю, что ты мог измениться.

— Хорошее замечание, — кивнул Хан. — Однако, оно звучит от того, кто жил тысячу лет и ничего так и не понял.

— Я понял достаточно, — стукнул посохом Ворон. — Я понял, что люди — скот, и им нужен пастух.

— Очень смелые слова, — не дрогнул ни единым мускулом Хан. — Однако, ты и такие как ты, никогда не были пастухами. Вы лишь волки, что приходят, когда добыча ранена или умирает.

— Значит ты знаешь, что твоей империи конец, — с брезгливостью произнёс Ворон. — Знаешь, что всё кончено, и сидишь тут, как каменный истукан. Я пришёл, чтобы перерезать тебе глотку, дабы ты не помешал планам более достойных, но этого, как видно, и не нужно.

— Орду возвысило то, что рано или поздно должно было стать их погибелью, я не могу остановить это, как не могу приказать солнцу больше не всходить, как не могу остановить ветры степей. Ты не можешь меня убить не потому, что не нужно, а потому, что это не в твоей власти. Я не буду уподобляться тебе и приписывать немощь свою своей воле.

— Что ж, тешь себя дальше, — за спиной Хана хлопнули крылья и в комнате повисла тишина, больше некому было отвлекать властителя от своих дум.

— Я не могу развернуть ветер, — повторил Хан в задумчивости. — Но я могу позволить, чтобы он дул мне в спину.

Хан улыбнулся, и улыбка эта была до боли похожа на ту, что видел он когда-то на золотом изваянии в одном из храмов Востока.

Утром Роксана взяла Олетту на сбор трав. Они прошли по лесу в полной тишине. Утреннее солнце ласкало кожу, а по мере движения мелкие животные и птицы разбегались от них в разные стороны в чащу. За последнее время Олетта больше сблизилась с Роксаной. Она нравилась Олетте своим спокойствием. Роксана говорила немного в присутствии других, но один на один с Олеттой она делилась своими мыслями куда охотнее.

— Как ты попала к Господину? — спросила шёпотом Олетта, когда они вышли на опушку леса, и Роксана достала свой серп для трав.

— Отец был алхимиком, ввязался в какое-то сомнительное дело, — коротко пожала плечами она. — Он оставил меня у Господина и некоторые из своих книг, и оборудования, так как боялся за мою жизнь и ему нужно было идти налегке. Сказал, что вернётся, как только ему удастся всё уладить.

Повисла тишина.

— Он вернулся? — задала вопрос Олетта.

— Нет, — коротко ответила Роксана. Затем, слегка подумав, добавила. — Наверное, ему не удалось всё уладить.

— Ты решила заниматься алхимией из-за него?

— Нет, как-то само получилось: жила в той комнате, где стояло его оборудование и лежали его книги. Я умела кое-как читать и начала от скуки читать его книги, потом мне понравились некоторые идеи в них, и я начала экспериментировать.

Роксана улыбнулась как-то по-особенному грустно.

— Помню, что тогда меня привлекала идея различных порохов и гремучих смесей. Я мечтала познать тайну бомб, придумать оружие, что будет метать мелкие предметы на большие расстояния, дальше луков. Так я могла бы изобрести оружие, которое позволило бы мне бесстрашно отправиться в путешествие и найти своего отца.

Роксана нашла, наконец, нужный ей пучок травы, срезала и перевязала его ниткой. После чего положила вместе с серпом в сумку и кивнула идти дальше. Пока они пробирались к следующему месту сбора, она продолжила.

— Один мой эксперимент закончился очень плохо. Я получила жидкость светло-зелёного цвета, очень нестабильную субстанцию. Пузырёк выскользнул у меня из рук, я только и успела, что отпрыгнуть назад. Взрыв застал меня в воздухе. Меня подхватило и так ухнуло об стену, что упав я стала задыхаться. Я попыталась подняться, но в голове всё плыло. Я теряла силы. Тогда в комнату забежала Антиопа. Это была одна из женщин, что жила с нами в те годы. Она вынесла меня. В последствии выходила. Я не знаю по приказу ли господина, или из-за своей доброты, но она стала для меня как мать.

— А что с ней случилось? — не удержалась Олетта.

— Однажды, она ушла, — ответила Роксана. — Не знаю куда. У неё были странные отношения с Господином. Она никогда не говорила о нём, никогда не обсуждала его задания или приказы. Но она отнюдь не боготворила его. Я чувствовала, что она не согласна с ним. Но ни разу она не выступила против него открыто. А потом… она просто ушла…

— Жалко, — тихо сказала Олетта. — А какой она была?

— Она была доброй и ласковой, — снова грустно улыбнулась Роксана. — Она была высокой, выше тебя. Сильной… Черноволосой. У неё не было одной груди.

— Как это?