Ничего подобного.

Он хотел, но не смог.

Вместо этого медленно, на коленях, выполз вперед, не поднимая глаз и стараясь не смотреть во ввалившиеся глазницы Матери-Наставницы, и чувствуя при этом, что глаза всех присутствующих сфокусированы на нем. Голова была совсем пустой, ни единой мысли, но Рон чувствовал, как на него давят члены братства и другие студенты. А еще он чувствовал любопытство, исходившее от Сатаны.

– ПРОСИ, ДА ОБРЯЩЕШЬ.

Но ему не о чем просить!

– ПРОСИ.

– Хо… хочу, чтобы у меня появилась девушка, – пробормотал Рон.

– СДЕЛАНО.

И комната изменилась.

После жуткой напряженности общения с Сатаной Мать-Наставница казалась теперь просто душкой. Луис с несколькими старшими членами братства еще какое-то время общались с ней тихими, уважительными голосами, а она отвечала ломающимся пергаментным шепотом, после чего всем разрешили встать и выйти.

Оказавшись в безопасности наверху, Рон пролетел через кухню, гостиную, мимо все еще работающего телевизора и выскочил из дома братства. Из других домов доносились шум, крики, смех и мелодии с тяжелыми басами. Появилась еще одна полицейская машина; четверо придурков, расставив ноги, опирались руками на автомобили под присмотром двух полицейских.

Грудь Рона сдавило, голова кружилась, а крохотная, но ответственная частичка его мозга напоминала ему о том, что никакой информации он так и не собрал.

Сквозь весь этот хаос журналист добрался до своей машины. Забравшись внутрь, бросил блокнот на пассажирское сиденье, включил зажигание и отъехал.

Домой он вернулся в полной тишине и, прежде чем заснуть, сложил руки на груди и помолился. Первый раз за десять лет.

Но он знал, что никто его не услышит.

Утром его разбудил телефонный звонок.

Звонила Рут с предложением встретиться.

Из материалов номера «Брея газетт» от 29 сентября:

Самопровозглашенный комитет «сердитых местных жителей» в понедельник обратился в городской совет с петицией с требованием запретить свободную парковку в жилых районах возле Университета. По словам Бретта Самуэльса, председателя другого неназванного специального комитета горожан, за период, прошедший с момента начала осеннего семестра 11 сентября, значительно увеличилось количество граффити, актов вандализма и других повреждений частной собственности. Во всем этом Самуэльс обвиняет студентов Университета.

– У них отсутствует всякое уважение к частной жизни и собственности, – сказал он. – Одна из жительниц застала молодого человека, справлявшего нужду на лужайке перед ее домом. Когда же она стала его ругать, он непристойно оскорбил ее. Дело зашло так далеко, что некоторые матери боятся отпускать детей гулять в собственных дворах.

Представитель Университета заявил, что в подобных обвинениях нет ничего нового и что подобные претензии появляются у жителей каждый год.

– Конечно, в семье не без урода, – заметил Клифф Муди, представитель по связям с общественностью Университета, – но это же относится и к противоположной стороне конфликта. И студенты – не главная причина подобных жалоб. Некоторые из случаев слишком раздуты, а некоторые – плоды фантазии слишком активных соседей, у которых слишком много свободного времени и которым в принципе не нравится, когда на их улице паркуются чужие.

И хотя Самуэльс согласился, что в прошлом трения между владельцами домов и членами братств тоже существовали, он отметил, что в этом семестре дело приняло другой оборот.

– У этих ребят появился новый подход, – сказал председатель комитета жителей. – Подход, который можно охарактеризовать следующим образом: «Мы-будем-делать-все-что-захотим-и-вы-нам-не-указ». Так вот, они ошибаются. Мы можем их остановить, и мы сделаем все, что необходимо для того, чтобы улицы Бреи существовали для жителей Бреи.

На следующую среду городской совет назначил публичные слушания относительно парковок в жилых районах. Жителей города приглашают высказаться.

Когда она вернулась домой, Кит и ее мать ругались на кухне. Это была сокрушительная стычка, во время которой они орали друг на друга во всю силу своих легких. Фэйт подумала, не развернуться ли ей и не уехать или не проскользнуть ли тайком в спальню и спрятаться там, – но вместо этого заставила себя пройти через гостиную и столовую на кухню.

Они стояли лицом друг к другу: Кит в дверях, ведущих на задний двор, а мамаша напротив него, возле раковины, опираясь на крышку буфета, чтобы не упасть. Глаза у нее были красные, к лицу прилила кровь. В кухне сильно пахло текилой.

– А мне наплевать, что ты моя мать! – орал Кит. – И я не собираюсь тебя слушать! Ты и со своей-то жизнью никак не разберешься!

Мать прищурила глаза.

– А я тебя никогда и не хотела, – сказала она. – Ты вообще гребаная ошибка, и после твоего рождения все понеслось в тартарары.

Кит мгновение смотрел на нее, перевел взгляд на Фэйт, а потом захлопнул за собой дверь и, обежав вокруг дома, выскочил на улицу.

– Не надо было этого говорить. – Фэйт стала с матерью лицом к лицу. – Ты что, до сих пор не поняла, что можно говорить, а что нельзя?

– Переживет, – та пожала плечами.

– А может быть, и нет.

Мать пренебрежительно махнула рукой.

– Дела говорят громче слов, – сказала она.

Но Фэйт знала, что это верно не всегда. Иногда слова говорили громче дел.

А иногда между ними не было никакой разницы.

Зазвонил телефон, и мать бросилась к трубке, висевшей на стене возле холодильника.

– Слушаю? – Она молчала несколько мгновений, а потом протянула трубку Фэйт. – Тебя. Харт.

Харт? Опять? Они расстались почти год назад, а он все еще продолжал звонить ей – хотя бы раз в месяц. До него что, не доходит?

– Скажи, что меня нет. Что я на свидании.

– Сама скажи, – и уже в трубку: – Сейчас даю.

Фэйт взяла трубку у матери, грохнула ее на аппарат и, повернувшись, вышла из комнаты.

– А что ему сказать, если он перезвонит? – засмеялась ей вслед мамочка.

«Можешь трахнуть его сама, сука», – чуть не сказала Фэйт, но сдержалась. Она прошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Что, черт побери, происходит с ее матерью?

И с Хартом, который продолжает звонить ей после всего этого времени… Фэйт вспомнила их самое первое свидание, вечером того дня, когда она встретила его на занятиях по американистике в колледже Санта-Ана. Он тогда привел ее в секс-шоп. То есть это был не совсем секс-шоп. Это было то, что называется «магазин игрушек для взрослых», и существовал он для тех самых псевдомодных «новых мужчин», которые поголовно были тайными шовинистами и для которых «Плейбой» являлся верхом утонченности. Харт хотел произвести на нее впечатление широтой взглядов и интеллектуальной смелостью. Десять минут он рассматривал силиконовые сиськи красивой обнаженной женщины, а потом надулся на весь оставшийся вечер, потому что Фэйт отомстила ему той же монетой. Когда они уже выходили, он обратил ее внимание на гигантских размеров резиновый член.