то время, когда они были у власти в 1917–1918 гг. Володарский, Воровский, Урицкий погибли в результате покушения. Дзержинский и Свердлов умерли внезапно и при подозрительных обстоятельствах. Ленин пережил два покушения и умер вследствие тяжелой болезни. Троцкий находится в изгнании в Турции. Раковский и Каменев тоже в ссылке. Только Сталин остался на гребне волны. Воистину, те, кто живет мечом…

Глава 14

Не было никаких сомнений в том, что население Петрограда находилось на грани голода. Мы обязались помочь доставить продовольствие в город, и поэтому распорядились прицепить наш вагон к полночному московскому экспрессу, чтобы в Москве разрешить сложную ситуацию. Поезда по-прежнему подразделялись на экспрессы, скорые и пассажирские, но разница была чисто формальной. Все они ехали с одной и той же скоростью. На железных дорогах царил хаос, и обычная 12-часовая поездка могла продлиться от восемнадцати до сорока восьми часов.

Мы прибыли в Москву на следующий день после полудня. Это был хмурый зимний день. Вокзал и площадь перед ним были пустынны, если не считать вооруженные караулы. Там и сям по всей покрытой снегом площади лежали мертвые лошади; их животы настолько распухли, что лошади выглядели как надутые шары. Это были внешние признаки уличных боев, происходивших, когда Москва перешла от белых к красным на прошлой неделе.

С небольшой задержкой мы раздобыли сани, которые тянула несчастная полуживая кляча, ребра которой, того и гляди, могли прорвать ее шкуру, и отправились в Центральный железнодорожный комитет, размещавшийся в огромном здании в центре Москвы. Какое-то время мы ехали трусцой; Бойль выражал сомнения в том, что бедное животное доставит нас к месту назначения. И лошадь не довезла нас, но это была не ее вина. В одной из боковых улиц начался ожесточенный бой. Первым предупреждением о нем стал треск винтовочных и револьверных выстрелов, затем послышалось пулеметное тра-та-та-та, и наша лошадь упала с пробитой головой. Мы заплатили извозчику полностью всю сумму, о которой договорились на вокзале, и, оставив его плакать над своей лошадью, отправились к месту назначения пешком.

До большевистской революции Бойль неофициально контролировал юго-западные железные дороги и был хорошо известен исполнительным органам Российских государственных железных дорог, которые его любили и доверяли ему. В техническом руководстве были в основном антибольшевистски настроенные люди, которые в ответ на большевистские национализацию, конфискацию и жесткое обращение с буржуазными классами начали саботаж на железных дорогах. Это, разумеется, было равносильно причинению вреда себе из желания навредить другому («назло бабушке уши отморожу»), и наша цель состояла в том, чтобы убедить правление железных дорог на нашем направлении положить конец саботажу и помочь нам «развязать» Московский железнодорожный узел. Нам не потребовалось долго убеждать их использовать свою власть в тех рамках, в которых она была возможна, но нам было сказано, что они ничего не могут поделать с персоналом или рабочими на сортировочных станциях, так как они находятся под контролем своих профсоюзов, которыми, в свою очередь, руководят Советы и большевики. Мы пообещали договориться с большевиками и немедленно пошли в их штаб.

Улицы были по большей части пустынны, дома – в отметинах от пулеметных и винтовочных пуль, а недалеко от Кремля здания были разрушены орудийными снарядами. В центре города едва ли можно было найти целую витрину магазина: разбитое стекло заменяли грубо сколоченные доски. Над городом как пелена висела мрачная, унылая атмосфера. Большевики устроили свой штаб в здании, впечатляющий экстерьер которого лишь подчеркивал грязь и запустение внутри. Как и Смольный, это здание было битком набито немытыми солдатами, рабочими, всякими хулиганами и преступниками, которые были без разбора освобождены из тюрем большевиками. Через толпу мы пробирались к комиссару Московского военного округа Муралову. В ожидании его прихода нас развлекал его адъютант – слишком вычурно одетый щеголь, который украсил себя парой револьверов системы «Маузер», тремя или четырьмя ручными гранатами немецкого образца, двумя свистками и полицейской дубинкой и вылил на себя не меньше флакона дешевого одеколона. Исходившие от него запахи не делали общее зловоние в приемной меньше; воздух в ней был густой смесью ароматов немытых тел и дешевого курительного табака. Деловито и не очень вежливо адъютант согнал трех или четырех грязных на вид индивидов с роскошной кушетки в стиле Людовика XV. Но из боязни познакомиться с их спутниками – объектами интереса энтомологов – мы отказались от приглашения присесть.

Муралов был приятным сюрпризом. Это был высокий темнобородый русский с открытым лицом, умными глазами, густо поросшими волосом руками и очень низким голосом. Мы сразу же понравились друг другу. Показав ему документ, выданный нам Иоффе, и назвав свой род занятий, мы объяснили ему, какое соглашение заключили с Центральным правлением железных дорог, и попросили его о сотрудничестве, и он с готовностью согласился. Более того, предоставил нам полную свободу действий на территории, вмещающей сотни соединительных железнодорожных линий, грузовых платформ и маневровых подъездных путей, которые составляли Московский железнодорожный узел.

В его кабинете мы составили радикальный план на следующий день и изложили предлагаемые нами меры по телефону Центральному правлению железных дорог; и они там согласились осуществлять наш план. Мы вернулись в свой вагон с чувством, что сегодня хорошо поработали.

На следующее утро на главной станции железнодорожники были готовы сделать свою часть работы, но машинисты, водители грузовиков и рабочие бригады не явились. Так как все эти люди подчинялись распоряжениям большевиков, мы поехали и пожаловались Муралову. Муралов вызвал к себе руководителей бригад численностью около двадцати пяти человек и спросил, почему не выполняются его распоряжения. Никакого объяснения не было.

– Если ваши бригады завтра в семь утра не будут на местах, готовые начать работать, – сказал Муралов, – я расстреляю шестерых из вас; вы сами будете тянуть жребий, кто пойдет под расстрел.

Большевики были у власти менее месяца, но Россия уже знала, что у них была неприятная манера исполнять свои угрозы до буквы. Так что я не удивился тому, что на следующее утро бригады были на месте в семь утра. Мы разобрались с перегруженным железнодорожным узлом за два дня. Целые поезда стояли на железнодорожных насыпях, пустые товарные платформы были вывезены по железнодорожным веткам и поставлены в поле. Наши методы подверглись сильной критике со стороны технического персонала; но, я думаю, они были оправданы, так как через три дня железнодорожные пути были свободны, путаница – ликвидирована, и поезда со столь необходимым продовольствием могли отправляться в Петроград, а также с провизией и фуражом в противоположном направлении – в Киев и к армии, воевавшей на юго-востоке. Именно благодаря этим вовремя прибывшим