могут уехать в Россию. Теперь же этот их великий союзник внезапно превратился в их врага. Большевики были полны решимости разгромить их. Румыны находились между молотом и наковальней. Пути к отступлению у них были отрезаны. Они были окружены врагами, а источник их жизненной силы хранился в Кремле в Москве.

В тот вечер мы уехали в Москву. Я чувствовал, что пора уже смягчить враждебное отношение проводника нашего вагона Ивана, так как, хотя мы и совершили уже три поездки в вагоне номер 451, высокий старик с седой бородой и почтенной физиономией оставался угрюмым и отчужденным. Я знал, что под этой неприступной внешностью наверняка скрывается добрый человек, так как проводник для вагона императрицы должен был пройти специальный отбор. Я пришел к нему в каморку, где был принят очень неласково. Проводник был роялистом, который ненавидел большевиков и смотрел сверху вниз на всех, кто не был царской крови. И он не придерживался высокого мнения об иностранцах – новых обитателях его любимого вагона. Я попытался завязать с ним разговор, но он отвечал мне односложно. «Нет, да, нет. Нет, я не пью. Я из староверов. Мы не притрагиваемся к алкоголю». Я знал, что он все это время задается вопросом, что за игру я веду, но мне не хотелось признавать неудачу. Некоторое время спустя он спросил у меня разрешения брать два кусочка сахара в день из наших запасов. Сахар был в страшном дефиците, да к тому же еще и очень дорогой в те военные дни, и был он Ивану не по средствам. Я с радостью дал ему это разрешение. Я пробил его броню – нашел его слабое место: он был сладкоежкой. Я тотчас вернулся в свое купе, достал большую плитку шоколада и отнес ему в каморку.

Я никогда не забывал при сборах брать с собой некоторое количество хорошего шоколада, полдюжины пар женских шелковых чулок и две-три коробки дорогого парижского туалетного мыла. Мой опыт подсказывал мне, что, подаренные в нужный момент, они откроют для меня двери, которые не смогут открыть ни вино, ни золото.

Глаза Ивана заблестели.

– Это мне? – спросил он.

– Если вы согласитесь принять.

С того момента Иван стал моим другом. Он всегда был своенравным, но за этим скрывалось отчаянно преданное золотое сердце.

В Москве румынское начальство с недоверием отнеслось к распоряжению Диаманди передать нам румынские ценности и поэтому чинило разные препятствия.

– Где ценности? – спросили мы.

– Королевские регалии находятся в Кремлевском хранилище, а королевские драгоценности – в хранилище государственного банка, как и бумажная валюта.

– Какова стоимость бумажной валюты?

– Сто миллионов лей (четыре миллиона фунтов стерлингов по номиналу), – нервно сказал чиновник, – большевики-канальи ни за что не расстанутся и с частью этого.

– Это наше дело. Свяжитесь с господином Диаманди в Петрограде по телефону, или вы пожалеете.

И мы ушли, чтобы поговорить с комиссаром Московского военного округа Мураловым.

Муралов был искренне рад нас видеть и сердечно поздоровался с нами, ведь разве не мы одни без посторонней помощи предотвратили надвигающийся голод, разгрузив Московский железнодорожный узел, и разве не мы даже сейчас поддерживали работу транспортной системы России в рабочем состоянии? Он не только был благодарен, но и доверял нам.

– Мы вам помогли, – сказали мы, – а теперь, для разнообразия, с вашей помощью собираемся помочь Румынии.

Мы все правдиво рассказали ему, не желая ходить вокруг да около. Мы хотели перевезти румынские драгоценности, бумажные деньги, архивы Министерства иностранных дел и часть запасов Красного Креста из Москвы в Яссы. Ответ Муралова был русским эквивалентом «Будь я проклят!».

За этим последовала долгая дискуссия, и, в конце концов, Муралов сказал, что у него нет достаточных полномочий, и пообещал дать нам ответ завтра. Когда мы пришли на следующий день, он с огоньком в глазах дал нам письменное разрешение взять все, что мы попросим, за исключением определенных ценностей, находящихся в хранилище Кремля.

Не думаю, что Муралов действовал сам по себе. Полагаю, что он получил указания от народных комиссаров в Петрограде осчастливить нас с Бойлем этой уступкой. Они ни на минуту не предполагали, что будут причастны к какой-либо потере или что мы доберемся до границы, сохранив в целости и сохранности и ценности, и собственные шкуры. Но если парочка безумцев-англичан решилась на этот эксперимент, то это их личное дело.

Полбуханки хлеба лучше, чем ничего, и мы вернулись к румынским чиновникам в приподнятом настроении. Они просто не могли поверить своим глазам, когда читали разрешение, подписанное Мураловым.

Разумеется, было бы невозможно получить еще и конвой, достаточный для охраны таких огромных ценностей. Между Москвой и Яссами мы должны были проехать по территории, охваченной Гражданской войной, и пересечь, вероятно, пять или шесть воюющих фронтов. Один взгляд на карту покажет, что мы в реальности проехали по семи отдельным зонам боевых действий.

Через эти зоны боев продолжали ходить поезда, но абсолютно нерегулярно. Раз или два в неделю почтовый поезд, который останавливался на каждой станции и мог быть в пути до десяти дней, выезжал из Москвы в Одессу или Яссы. К одному из этих почтовых поездов мы решили прицепить наш салон-вагон и столько грузовых платформ, сколько потребуется. Нашей единственной надеждой на успех было доставить эти огромные ценности, не привлекая внимания и максимально неофициально.

Мы объяснили румынским официальным лицам, что архивы будут немедленно упакованы и помещены в два открытых грузовых вагона, имущество Красного Креста – в два других, и эти четыре вагона будут прицеплены к нашему спецвагону, в котором мы повезем сто миллионов лей и драгоценности.

– Во что упакованы драгоценности? – спросили мы.

– В стальные контейнеры.

– Очень хорошо. Стальные контейнеры будут доставлены на склад румынского Красного Креста, который находится в вашем ведении, и там их содержимое будет переложено в обычные корзины из ивовых прутьев.

– Разве несметные богатства перевозят в плетеных корзинах? – пискнул румын.

– Вот именно, что нет!

– Ну, и как же?

– Так поэтому мы и собираемся перевозить их таким образом.

Румын потерял самообладание.

– Я должен получить указания от правительства в Яссах.

– Получайте, – сказал я (я не говорил по-румынски, и поэтому наша беседа велась на немецком языке). – Но помните, что эти ценности были переданы нам большевиками, и мы сделаем так, как сочтем нужным.

Через несколько часов он сообщил нам, что члены правительства Румынии дали ему указания все предоставить нам, но предложили взять с собой двух чиновников румынского казначейства, находившихся тогда в Москве.

– Прекрасно, – сказал я, – но передайте им, что они будут ехать без удобств.

Позднее этот робкий румын