После небольшой задержки он вышел из своего вагона на платформу. Он был меньше ростом, чем я изначально подумал, и показался мне крайне неприятным типом: смертельно бледным, с головой странной формы и маленькими бегающими свиными глазками. Он был окружен своими людьми – личной охраной и реальными убийцами.

Мы протянули ему выданный нам Иоффе документ и потребовали, чтобы в наше распоряжение был предоставлен спецпоезд для поездки в Петроград. Крыленко залебезил перед нами и пообещал немедленно предоставить в наше распоряжение паровоз. Он виновато сослался на недавно произошедший прискорбный инцидент и сказал, что в этом не было его вины. Когда я перевел его слова Бойлю, для него это было уже слишком.

– Передайте ему, – громко сказал он, – что всякий, кто позволяет забрать у себя пленного и линчевать его в своем присутствии, не мужчина. Что вы такое сделали – не мое дело, но мне сказали, что вы сохраняете тело. Если у вас осталась хоть капля порядочности, вы отдадите его вдове генерала. Вы обещаете сделать это?

Крыленко побагровел и сказал, что тело будет отдано немедленно. Потом он повернулся к нам спиной и запрыгнул в свой вагон.

Два часа спустя, получив паровоз, мы уже были на пути в Петроград.

Глава 16

По прибытии в Петроград мы первым делом пошли к Иоффе, на которого большое впечатление произвело то, чего мы достигли в Москве. Мы не скрыли от него свое негодование убийством Духонина и не смягчали выражения, называя ответственного за этот произвол. Сначала Иоффе пытался найти оправдания, но, в конце концов поняв, что это бесполезно, он довольно ловко сменил тему и рассказал нам об успехах, которых советское правительство добилось со времени нашего пребывания в Петрограде.

Они создали полное правительство. Товарищ Невский был назначен министром железных дорог. Также был сформирован Народный комиссариат по военным делам, и Иоффе был уверен, что мы можем быть полезны и Невскому, и этому Народному комиссариату.

Мы связались с Невским и Народным комиссариатом по военным делам, которому могли быть весьма полезны, и в то же самое время умудрялись делать так, что полевые армии продолжали получать снабжение.

Но большевики боялись армии и того, что ее могли использовать против них.

Они подписали десятидневное перемирие с Германией. Оно началось 5 декабря 1917 г., и, согласно его общим условиям, Центральные державы (военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии, Турции и Болгарии. – Пер.) согласились не перебрасывать немецкие или австрийские войска с Восточного на Западный фронт, хотя на самом деле до конца года немцы все же перебросили несколько дивизий с российского фронта во Францию. Тем временем Крыленко возвратился из Ставки, чтобы посовещаться с Лениным.

Его возвращение полностью изменило настроения среди членов Народного комиссариата по военным делам, и по его совету было принято решение о демобилизации в армии. Мы с Бойлем присутствовали на большинстве этих заседаний и бились изо всех сил. Мы решительно доказывали им, что демобилизация в армии в такой момент завершится экономической катастрофой беспримерного масштаба. Она приведет к параличу железных дорог и усилит сумятицу, существующую на территории между линией фронта и городами Центральной России. И это будет означать голод в Москве и Петрограде. Но все это было напрасно. Они были полны решимости сделать по-своему, и 7 декабря приказ о всеобщей демобилизации был разослан по беспроводной связи во все фронтовые части.

Последовавшие события продемонстрировали, что мы с Бойлем были правы, хотя мы и близко не предвидели реальный размах последствий приказа о демобилизации, ставший главной причиной голода, который на протяжении трех последующих лет прокатился по России.

Так как министр железных дорог и Народный комиссариат по военным делам отвергли наш совет, мы изменили свой point d’appui[1] и готовились посетить Румынию и Юго-Западный фронт, чтобы посмотреть, что там можно сделать, когда посол Румынии господин Диаманди пригласил нас нанести ему визит.

Мы увидели посла в отчаянии не только из-за ситуации в России и непосредственной перспективы войны между Румынией и Советами, но и из-за положения дел в самой Румынии.

– Говорю вам, полковник, положение отчаянное – отчаянное! В Румынии нет денег. Вы знаете, что, когда Бухарест пал, мы отправили свой золотой запас, королевские регалии и драгоценности, архивы Министерства иностранных дел и наш резерв бумажной валюты на безопасное хранение в Кремль. Все это до сих пор находится в Москве. А теперь, когда большевики все захватили и национализировали и навязывают нам эту войну, мы потеряем наши самые последние ресурсы. У нас в Яссах нет даже печатного станка, способного печатать бумажные деньги. Боже мой, это ужасно!

Полковник загадочно хмыкнул.

– Если бы хоть часть этих богатств можно было вернуть в Яссы, какое облегчение это было бы для моей несчастной страны, – продолжил посланник.

Бойль взглянул на меня, а я – на Бойля. Нам обоим пришла в голову одна и та же идея.

– Ну почему же нет? – сказали мы.

Посол вскочил на ноги.

– Если вам, господа, это удастся, вы станете нашими спасителями. Если вы говорите, что это можно сделать, то я знаю, что это будет сделано.

Мы сказали, что не разделяем его уверенность в нашем успехе, но готовы сделать все возможное, если он возьмет на себя ответственность дать разрешение на передачу нам ценностей для транспортировки в Яссы.

Диаманди формально нес полную ответственность за эти ценности, и он поспешил дать указания румынским властям в Москве, чтобы оговоренные ценности были переданы нам, если мы, со своей стороны, сумеем убедить советские власти выпустить их из-под своего контроля.

Диаманди не преувеличивал сложность положения Румынии. Оно было, как он и говорил, ужасающим. В первые несколько недель после вступления Румынии в войну на стороне союзников она добилась прекрасных результатов. А затем на нее обрушился генерал Макензен с новыми немецкой, австрийской и болгарской армиями и начал наносить ей одно поражение за другим. С упорными боями румынская армия отступила. Бухарест был сдан, и постепенно храбрую маленькую армию стали теснить назад до тех пор, пока под ее властью не остались только северо-восточные провинции страны, и она уже находилась почти на территории России. Новой столицей стал маленький провинциальный город Яссы. Румынская армия получила в подкрепление российские дивизии, в которых после революции исчезла всякая дисциплина, и это, как зараза, стало распространяться и на остатки румынской армии.

В предыдущий год, когда румыны ощутили, что достигли нижней точки своих страданий, они понимали, что если случится самое худшее, то и королевский двор, и правительство