— Ты о чем?

Никки вздохнул, а я снова дотронулась до его лица и пальцами обвела его губы. Он задержал дыхание, я чувствовала, как в один миг напряглись сразу все его мышцы, и видела темный тяжёлый взгляд, от которого и сама начала задыхаться.

Мой, только мой, он ведь сам об этом сказал! Так чего же ты ждёшь, возьми его, Ана!

— Господин Николас, время! — громко позвал его кто-то внизу, и я испуганно дернулась.

Что я делаю? О чем думаю!? А так ли неправ был Тедди? Собралась с силами и рывком поднялась на ноги. Меня качнуло, и я бедром ударилась о ненавистный стол. Отвернулась, избегая смотреть на Никки.

— Мы задерживаем борт! — нервно добавил, вероятно, военный.

— Ждите! — выкрикнул Никки.

Я обняла себя руками, мне стало холодно от его голоса. Металлического, будто у робота.

— У меня самолёт, я вернусь в столицу не раньше завтрашнего вечера, — отчитался он передо мной и встал напротив. Выпрямил спину и спрятал руки за спиной.

— Ты улетаешь? — зачем-то спросила я, и испугалась внезапной догадки. — К отцу? Зачем ты ему понадобился?

— Волнуешься? — он поджал губы и недовольно мотнул головой.

Чертов Холд! Не может решить свои проблемы сам? Конечно, почему бы не воспользоваться сыном! Это быстро и просто. Бесплатно, в конце концов!

— Волнуюсь? Там идёт война! Неужели нельзя было решить вопросы по телефону? Зачем подвергать тебя опасности?! — сорвалась на крик.

Как я буду спать, зная, что ты там с ним, как я буду жить, если с тобой что-то случится?! Меня затрясло от ужаса, но вместо того чтобы успокоить или объясниться, Николас рассмеялся. Легко и радостно, как будто я сказала ему что-то удивительно приятное.

Что смешного было в моих словах? Где он увидел шутку? Что ж, я готова продолжать шутить дальше, если это делает его счастливым. Только что делать с паническим страхом за его жизнь?

Он отсмеялся, и я закончила свою мысль:

— Нет, Никки, я не волнуюсь. Я за тебя боюсь.

— Значит, теперь ты меня понимаешь, — довольно улыбнулся он.

— Черт возьми, Николас! Это не шутки!

— Никаких шуток, — серьезно ответил он. — Думаешь, мне было весело, когда ты умирала у меня на руках? Нет, Ани. Нисколько! Я понимаю Ральфа, я научился ненавидеть! Смотри, сколько эмоций! Здорово, правда?! Я люблю тебя и ненавижу Эдинбург!

— Эдинбург? Причем здесь он? — у меня разболелась голова, я видела смутный образ погибшего брата и слышала многоголосый шепот, складывающийся в странные слова.

«Забери нашу силу, разорви договор», — я вспомнила.

— Он сам разорван, Никки. Он заперт, он предан! — посмотрела ему в глаза. Больно.

Ненависть Николаса — это больно. Очень больно. Невыносимо больно! И дар его мне больше не помогал.

Не знаю, как я оказалась в своей постели. Наверное, Никки отнес меня наверх, вряд ли я смогла дойти сама. Под щекой оказалась подушка, и она так знакомо пахла. Им.

— Я боюсь, что когда-нибудь ты не вернёшься ко мне, Ани. Тебя навсегда заберет Эдинбург, — тихо сказал мне Николас.

— Но ведь я его часть, Никки, — печально вздохнула. — Не злись на него, мне от этого больно.

— Хорошо, я постараюсь. А теперь спи, — он положил руку мне на лоб. — Прости, но я хочу быть уверен, что с тобой ничего не случится за ночь.

Мои веки сомкнулись, я действительно начала засыпать, дар его снова работал.

— Почему ты не можешь отказать отцу? — медленно проговорила я.

Теплое дыхание у моих губ, и прикосновение, легкое как крыло бабочки. Приснилось. Но приснился ли мне ответ?

— Я мог бы отказать, но он смертельно ранен.

В пятницу шел дождь. Не будь у меня водителя — вымокла бы до нитки. А так не пришлось даже выходить из автомобиля, чтобы купить свежий выпуск новостей. Мелкие капли барабанили по стеклу, а я следила за движением небольшой очереди у печатного киоска.

Что я хотела узнать из газет? Сообщение об успешной посадке Николаса? Самой смешно!

Неприятное тяжелое чувство от пристального и недоброго взгляда обожгло кипятком. Я крутанула головой и в заднем окне машины увидела женщину в темном плаще. Огромный зонт не позволил разглядеть её лицо, я вглядывалась в её силуэт и не узнавала, ежась от пылающих волн исходящей от неё ненависти. Ольга? Уже выписали? Странно, невозможно. Но кто еще так сильно ненавидел меня?

Если бы она только могла уничтожить тоненькую светловолосую девушку на заднем сидении черной машины, то сделала бы это, не задумываясь. Но пока ей только и оставалось, что ежедневно об этом мечтать, разрывая этими мыслями то, что осталось от души.

Никак… меня охраняют, словно сокровище. Чужачку. Северянку. Кукольное личико, серые глаза, она и сама была обманута этой внешностью, но теперь видит её насквозь. Знает, она хорошо знает цену этой хрупкой неземной красоте. За ней ложь и обман. Она всё видела…

Что ты видела? Впрочем, мне всё равно. Ненавидишь меня? Ненавидь. От твоей ненависти мне почти тепло. Я пью твои чувства, густые и сладкие, будто патока.

Водитель открыл автомобильную дверь и уселся на свое место. Уличные звуки хлынули в салон. Я взяла из его рук свернутую в трубочку газету, пачкая руки в черной как чужие мысли краске, и снова обернулась назад.

Кто же ты?

Машина тронулась, ветер взметнул подол её плаща и дернул зонт, позволяя мне увидеть её. В уставшей женщине с серым и злым лицом я узнала Кети — бывшую горничную Холда.

Я нахмурилась, заныли виски. Кети? Ненавидит меня? Почему? Развернула газету, и все мысли о девушке тут же вылетели из головы, меня отвлек заголовок экстренного выпуска новостей.

Его величество Александр сегодня утром отрекся от престола в пользу единственного сына.

«Верни нашу силу, разорви договор», — вдруг вспомнила я слова Рэна.

Договор, конечно. Ради него его высочество Юрий пригласил во дворец обоих наследников Бонков. И как раз тогда, когда в столице отсутствует Холд. Более того, маршал не просто отсутствует, он ранен.

Интересное совпадение…пожалуй, я не стану пока ничего подписывать и попрошу не делать этого Ральфа.

В Университете царила предпраздничная суета. Студенты и преподаватели поздравляли друг друга, но это никак не повлияло на итоги зачетов. Были и отправленные на пересдачу. Благо, в их числе не было меня.

Снова меня встречали после занятий, снова я весь вечер смотрела новости. Только теперь темой выпуска была уже не война. Ничего о южном конфликте, ничего о Холде, и о Николасе, разумеется, тоже ничего.

С экрана мягко улыбался Юрий. Его величество Александр от общения с журналистами отказался.