Жордан, — написал он 9 апреля, — завтра мы будем сражаться… гели Господь продлит мои дни, то я тебе напишу и расскажу о нашей победе. Adieu, сher ami…» Фридрих получил достоверную информацию о том, что австрийцы стоят двухкилометровым фронтом у деревни Мольвиц, их правый фланг прикрыт лесом и сходящимися в том месте ручьями, левый упирается в деревню Грюпинген.

Наступило 10 апреля 1741 года. Видимость была неважная. Еще находясь в двух милях от Мольвица, перестроились в боевые порядки и развернулись перед неприятелем — две линии пехоты в 250 ярдах друг от друга, кавалерия разместилась на обоих флангах. Этот маневр потребовал изменения направления на девяносто градусов и занял немало времени. Фридрих полагал, а позже писал — ошибочно, — что австрийские войска превосходили прусские по меньшей мере на 6000 по численности пехоты и втрое по кавалерии. На самом деле по пехоте численное превосходство было на стороне прусских войск. Построившись, пруссаки в 1.30 по полудни начали наступление. Артиллерийские батареи передвигались последовательно от одной огневой позиции к другой.

Мольвиц стал первым серьезным боевым опытом Фридриха. Он ничего не дал для его военной репутации, но ход сражения был поучительным. Австрийцы пытались поставить свои линии параллельно прусским войскам, и первым драматическим моментом сражения была атака австрийской кавалерии с левого фланга. Она, превосходя по численности, нанесла удар по прусской кавалерии правого фланга и смяла ее, заставив отступать прямо через порядки правофланговых пехотных батальонов прусской армии.

Фридриха, находившегося в одном из пехотных батальонов, стала увлекать за собой вдоль линии его собственной армии смешавшаяся и дезорганизованная масса прусских кавалеристов. Казалось, что эта армия вот-вот будет развернута противником справа палево или разрезана надвое, так как между батальонами правого фланга и остальной пехотой теперь открылась брешь. Шверин увидел, что часть армии вышла из-под контроля, на правом фланге возникла сумятица, и решил вывести короля с поля битвы.

Фридрих всегда боялся попасть в плен, стать марионеткой в чужих руках. Он неоднократно писал Подевильсу, что, если его когда-нибудь захватит враг, все его слова и инструкции должны игнорироваться. Теперь, когда вокруг царило смятение и ситуация была совершенно неясной, он принял совет опытного Шверина. Вскочив на свежего коня серой масти, позже получившего кличку Мольвиц-Грей, он захватил некоторые бумаги и с ближайшими помощниками пустился галопом под защиту стен города Оппелн, расположенного в многих милях от поля битвы.

Оппелн, однако, был уже занят австрийской кавалерией, и когда они назвали себя — «Macht auf! Preussen!»[66] — группу Фридриха обстреляли. Король повернул коня и поскакал назад к Мольвицу, остановившись только в деревне Ловен, недалеко от того места, откуда начал путешествие. Он не знал, что происходит, и чувствовал себя несчастным, опозоренным и раздавленным. Он был на грани отчаяния, а его недоброжелатели думали и говорили, что ^король Пруссии бросил свою армию в трудный час.

Только человек, напрочь лишенный воображения, может не понять страданий Фридриха в тот момент. Храбрость, которую он показывал в течение последующей жизни, не будет ни у кого вызывать сомнений, но пока он ее не проявил, уступил настояниям ветерана Шверина и покинул поле брали в самый разгар сражения. История обрастала легендами. Говорили, что, когда Фридрих покидал поле боя, австрийский всадник с поднятой саблей схватил его коня за узду, и тогда якобы он взмолился: «Пусти меня, и я тебе отплачу», а австриец, узнав прусского короля, опустил саблю и прокричал вслед: «Ладно! После войны!», а впоследствии стал прусским генерал-лейтенантом. В подобных россказнях не было ни слова правды, но эта история появилась в печатном виде еще при жизни Фридриха. Бегство Фридриха, утрата им контроля — а значит, и репутации — были связаны с его неопытностью и самоуверенностью. Король считал, что только он один должен командовать. Ранее он не захотел, чтобы старый Дессаусец, скептически настроенный по поводу силезской авантюры, был включен в его свиту, считая, что короля Пруссии не должны видеть отправляющимся на войну в сопровождении наставника. Теперь же отсутствие наставника усугубляло несчастье. Фридрих, как он обычно делал, отправился на войну в окружении своих близких друзей, которые составили часть штаба. Например, Мопертюи, французский математик и астроном, бывший офицер армии Людовика XIV, член Королевского общества в Лондоне, приехавший в Берлин по приглашению Фридриха, а впоследствии ставший у Фридриха президентом Академии наук, теперь входил и королевскую свиту: он попал в плен к австрийцам, когда Фридрих убегал от Оппелна[67].

В поведении Фридриха была уверенность дилетанта. Король-философ хотел продемонстрировать друзьям-философам, что он может к тому же еще управлять и командовать. Это ему не удалось.

Донущенная в предварительных расчетах ошибка может помочь развиться основному — таланту, если она дает пищу к раз-мышлениям и не ведет к всеобщей катастрофе. Под Мольвицем Фридриху повезло. Армия ничего не знала о его внезапном отъезде. Тем холодным днем, когда Фридрих ускакал, Шверин собрал еще не разгромленную прусскую кавалерию и спас положение. Однако истинной виновницей торжества стала прусская пехота, обученная Фридрихом Вильгельмом и его полковыми командирами, включая и самого Фридриха. Она двинулась в безупречном порядке подобно «живой степе», говорили австрийцы, и смела все, что попалось на пути. Фридрих незадолго до этого внес коррективы в подготовку пехоты — полки теперь строились не в четыре, а в три шеренги, чтобы увеличить фронт и усилить мощь огня. Солдаты бесконечными упражнениями довели маневр до совершенства. Это сработало. Ряды австрийской пехоты рассеяли превосходящим, хорошо организованным огнем, а австрийская кавалерия не захотела испытывать его на себе. Потери были примерно равны с обеих сторон, но к тому моменту, когда над полем сгустилась тьма, стало ясно, что начальная атака австрийцев достигла лишь местного и временного эффекта, хозяевами на поле боя остались пруссаки, и Силезия по-прежнему была у них в руках. Фридрих выслушал рапорт Шверина, как говорят, вскоре после того, как добрался до Ловепа.

После сражения — разбор действий. Через два дня Фридрих написал Подевильсу в Берлин. В его сознании Мольвиц стал первой, на самом деле самой бесславной победой. Он писал, Что делал не часто, на немецком языке. Господу было угодно благословить оружие Фридриха победой над вражеской армией, «по меньшей мере на 6000 превосходящей но численности пехоты» и втрое по кавалерии. Преувеличения после битвы случаются во все века, а Фридрих испытывал еще и огромное эмоциональное облегчение. Правда же заключалась в том, что прусская пехота, которая своими действиями принесла победу, видимо, превосходила австрийскую численно примерно на 6000 человек, а не наоборот.

Впоследствии Фридрих назвал Мольвиц «одним