class="v">в жизнь сию

сей

мир

верил

верую.

Вера.

Пусть во что хотите жданья удлинятся –

вижу ясно

ясно до галлюцинаций.

До того

что кажется –

вот только с этой рифмой развяжись

и вбежишь

по строчке

в изумительную жизнь.

Мне ли спрашивать –

да эта ли?

Да та ли?!

Вижу

вижу ясно до деталей.

Воздух в воздух

будто камень в камень

недоступная для тленов и крошений

рассиявшись

высится веками

мастерская человечьих воскрешений.

Вот он

большелобый

тихий химик

перед опытом наморщил лоб.

Книга –

«вся земля» –

выискивает имя.

Век XX-ый.

Воскресить кого б?

Маяковский вот…

поищем ярче лица, –

недостаточно поэт красив.

Крикну я

вот с этой

с нынешней страницы:

не листай страницы!

Воскреси!

Надежда.

Сердце мне вложи

кровищу –

– до последних жил.

В череп мысль вдолби!

Я свое, земное, не дожил

на земле

свое не долюбил.

Был я сажень ростом.

А на что мне сажень?

Для таких работ годна и тля.

Перышком скрипел я в комнатенку всажен,

вплющился очками в комнатный футляр.

Что хотите буду делать даром –

чистить

мыть

стеречь

мотаться

месть.

Я могу служить у вас

хотя б швейцаром.

Швейцары у вас есть?

Был я весел –

толк веселым есть ли?

Если горе наше непролазно

нынче,

обнажают зубы если

только чтоб хватить

чтоб лязгнуть.

Мало ль что бывает –

тяжесть

или горе…

Позовите!

пригодится шутка дурья.

Я шарадами гипербол

аллегорий

буду развлекать

стихами балагуря.

Я любил…

Не стоит в старом рыться.

Больно?

Пусть…

Живешь и болью дорожась…

Я зверье еще люблю –

у вас

зверинцы

есть?

Пустите к зверю в сторожа.

Я люблю зверье –

увидишь собаченку –

тут у булочной одна –

сплошная плешь –

из себя

и то готов достать печенку.

Мне не жалко дорогая

– ешь!

Любовь.

Может

может быть

когда-нибудь

дорожкой зоологических аллей

и она

– она зверей любила –

тоже ступит в сад

улыбаясь

вот такая

как на карточке в столе.

Она красивая –

ее наверно воскресят.

Ваш

тридцатый век

обгонит стаи

сердце раздиравших мелочей.

Нынче недолюбленное

наверстаем

звездностью бесчисленных ночей.

Воскреси

хотя б за то

что я

поэтом

ждал тебя,

откинул будничную чушь.

Воскреси меня

хотя б за это!

Воскреси –

свое дожить хочу!

Чтоб не было любви – служанки

замужеств

похоти

хлебов.

Постели прокляв,

встав с лежанки

чтоб всей вселенной шла любовь

Чтоб день

который горем старящ

не христарадничать, моля.

Чтоб вся

на первый крик:

– товарищ!

оборачивалась земля.

Чтоб жить

не в жертву дома дырам.

Чтоб мог

в родне

отныне

стать

отец –

по крайней мере миром

землей по крайней мере – мать.

Свободное искусство

Из немецкого журнала «JUGEND», декабрь 1922 г.

Триллионер Конрад Бумке за завтраком.

Сзади знаменитые певцы Баттистини, Шаляпин и Ядловкер хором исполняют утренний биржевой бюллетень.

Не иллюстрация ли к «150.000.000» Маяковского?

Под ним склоненные

стоят

его услужающих сонмы.

Вся зала полна

Линкольнами всякими

Уитмэнами

Эдиссонами.

. . . . . . . . . .

В тесном смокинге стоит Уитмен

качалкой раскачивать в невиданном ритме.

Имея наивысший американский чин,

«заслуженный разглаживатель дамских морщин»

стоит уже загримированный и в шляпе

всегда готовый запеть Шаляпин.

О. Б. В производство!

Родченко был беспредметником. Стал конструктивистом и производственником. Не на словах, а на деле.

Есть художники – они быстро усвоили модный жаргон конструктивизма. Вместо «композиция» говорят «конструкция»; вместо «писать» – «оформлять»; вместо «творить» – «строить». Но делают все то же: картинки, пейзажики, портретики.

Есть другие – эти не пишут картинок работают в производстве, тоже толкуют о матерьяле, о фактуре, о конструкции, но выходит опять таки стародавнее украшательство, прикладничество, петушки и цветочки или кружки и черточки.

И еще есть – они и картинок не пишут, и в производстве не работают, они «творчески познают» «вечные законы» цвета и формы. Для них реальный мир вещей не существует, им нет до него никакого дела. С высоты своих мистических прозрений они презрительно глядят на всякого, кто профанирует «святые догмы» художества работой в производстве, или другой области матерьяльной культуры.

Родченко – не таков. Родченко понимает, что в абстрактном познавании цвета и формы задача художника, а в уменье практически разрешить любое заданье на оформленье конкретной вещи. Родченко знает, что нет раз навсегда данных законов конструированья, а что каждое новое заданье надо решать по новому, исходя из условий вот этого индивидуального случая.

Родченко знает, что сидя у себя в мастерской ничего не сделаешь, что надо итти в реальную работу, нести свой организаторский дар туда, где он нужен, – в производство.

Многие взглянув на работу Родченко скажут: «какой же тут конструктивизм? чем он отличается от прикладничества»? На это отвечу: прикладник украшает вещь, Родченко ее оформляет. Прикладник расматривает вещь, как точку приложения своей орнаментальной композиции. Родченко видит в вещи подлежащий оформлению материал. Прикладнику нечего делать, если нельзя вещь украсить, – для Родченки полное отсутствие украшательства необходимое условие целесообразного построения вещи.

Не эстетические соображенья, а назначенье вещи определяет организацию ее цвета и формы.

Работы конструктивиста Родченко

Обложки к книгам

Проэкты кино-автомобилей

Трудно приходится сейчас конструктивисту-производственнику.

Художники от него отворачиваются. Хозяйственники досадливо отмахиваются. Обыватель таращит глаза и испуганно шепчет: «футурист!»

Много надо выдержки