вовсе считает проклятием. В этой деревне беснуются древние забытые боги. И им никто не сможет сказать: «Хватит!». Даже я. Видишь ли, мальчик, для такого нужна не просто магия или смелость. Нужна жертва. А я слишком люблю себя и не готова рисковать ради нескольких сотен скоротечных жизней.

— Жертва? — голос Ричарда дрогнул.

— Ты смотри! — этого вопроса было достаточно: глаза старухи блеснули хищным взглядом, она резко встала из кресла и нависла над мальчиком. До этого она казалась намного меньше, но теперь госпожа Бутта была громадной тенью, заслонившей весь потолок юрты. — Как быстро ты меня понял, не смотря на свой возраст! Именно, мальчик, — жертва. Магию побеждает магия, а для неё нужно топливо. И не я возьму эту плату. Моё дело — хранить давно забытое всеми прошлое. Но не бери в голову — это давнее обещание и тебя оно не касается. Лучше скажи — ты ведь понял, кто может помочь тебе?

— Лес может, — едва слышно проговорил Ричард, вспомнив сказки мамы, которые они с сестрой слушали перед сном.

— Именно… — удовлетворённо прошипела госпожа Бутта и плавно опустилась в своё кресло. — Лес никогда не помогает тем, кто не просит. Он всегда требует платы за свою силу — испытание, которое может как спасти, так и навечно сгубить твою душу. Готов ли ты пойти на такой риск?

— Да, — перед глазами мальчика стояли образы Дианы, мамы, отца. Они все беззаботно улыбались, ели печенье, дурачились, были счастливы. Счастье для них — вот чего хотел сейчас Ричард.

— Не каждый взрослый отваживается на этот шаг. Но не сказать, будто у тебя есть выбор, — хмыкнула старуха. — Знаешь ли, я не верю в случайности. У каждого своя роль. Ума не приложу, что именно Он хочет от всего этого, но ты, мальчик… Ты, несомненно, сын своей матери. Из всех жителей деревни нет более подходящей души, чем твоя. Но ты и сам это понимаешь, верно?

Ричард не нашёлся, что ответить Бутте, но старуха и не ждала ответа, снова разразившись ястребиным криком-смехом. Сигаретный дым всё больше наполнял юрту, застилая всё серыми пышными клубами.

— Вот значит, как, — протянула Бутта. — Отец твой никогда не верил, а Астра начала донимать меня вопросами в ещё более юном возрасте, чем ты. Я злилась на неё, за то, что не пошла по моему пути, но теперь… Теперь я вижу, что это имело свой смысл. А теперь садись у огня, мальчик, и можешь больше ничего не говорить — я и так всё вижу по твоим глазам. Так что садись. Садись и слушай…

***

Ричард сквозь сон чувствовал, как чарующий дым постепенно ускользает от него, превращая чёткое прошлое в обрывки образов и слов. Он ощущал, как плывёт по мокрым опавшим листьям, вернее то, как его кто-то медленно, но старательно тащит куда-то. Но это было уже не важно. Сон и реальность переплетались воедино… Вот он, мальчиком, стоит на пороге своего дома, а мать, сама не своя, кричит: «Не входи!» А потом он снова чувствует, как его тащат сквозь Лес, и как чарующая песня пробивается всё сильнее и сильнее сквозь сон и бурю. Мать, отец и сестра. Все они сидят за столом, взявшись за руки. В слезах. «Что случилось?» — первое, что произносит удивлённый Ричард, и делает шаг навстречу дорогим ему людям. «Клянусь, Ричард, ещё один шаг — и я очень разозлюсь на тебя!» — мать старается говорить сурово, но голос пропитан слезами и отчаяньем. И тут Ричард наконец замечает странные отметины на их руках — такие же как у всех в деревне. Слёзы сами наворачиваются у него на глазах, ведь он только что всё понял. «Лес. Лес может!» — его собственные слова звенели у него в голове. Но всего миг и уже ехидный смех страшной старухи-целительницы заполнял весь мир.

— Лес может! — крикнул изо всех сил Ричард в попытках отбиться от кошмара, окружившего его со всех сторон. — Лес может! Я знаю! Я готов! Всё, что он захочет!

— Тише, пожалуйста, всё хорошо, — голос Ниры звучал до безумия нежно. — Я рядом, слышишь? Всё хорошо.

И вот он снова там, в прошлом, озлобленно стучит входной дверью и убегает как можно дальше. Он бежит прочь, стараясь стереть из головы образы жутких синюшных нарывов. Бежит, совсем не глядя, куда. Резкая боль в ноге цепкой лапой неизбежной реальности хватает его и тянет куда-то вниз. Боль ползёт по мальчику, пока не добирается до головы. А следом приходит темнота…

***

Ричард открыл глаза и осмотрелся вокруг: он лежал среди Леса на странных носилках. Это были две прямые и толстые ветви дуба. Там, где раньше были сучья, красовались вырезанные и подпиленные аккуратные крючки, обвязанные прочными тёмно-зелёными нитями, создавшими между ветвями плотную сетку. Внутри она была битком набита опавшей листвой. Дубовые ветви среди белого идеала Леса стали для Ричарда чем-то воистину неожиданным. Юноша с трепетом прикоснулся к ним, будто к сокровищу, и медленно провёл пальцами по толстым дубовым прутьям. Видно было, что тот, кто соорудил носилки, постарался сделать их как можно совершеннее, под стать окружавшему их миру. Ричарда пугало только то, что для подобного нужно было потратить много времени, а значит, юноша без сознания пролежал долго.

— Нира… — едва слышно прошептал Ричард, ощутив, как пересохло у него в горле. Но в ответ юноша услышал только тихую Песнь Леса. Она будто вернулась позлорадствовать над Ричардом, который был не в силах её прогнать.

Позвать девушку второй раз у юноши не оставалось сил, поэтому он обречённо развалился на носилках и принялся разглядывать кусочки неба сквозь красно-оранжевую листву. В его голове уверенно плыли образы прошлого, навеянные костром. В этот раз они не исчезли и твёрдо укоренились в его памяти. Такие яркие и пугающие, что думать о них совсем не хотелось. От этого Ричард всматривался, как мог, в кроны деревьев, стараясь заполнить образы чем-то новым, отвлечься от их безысходности. Но всё, что он видел — это были едва пробивающиеся лучи солнца. Неожиданно для себя Ричард вдруг понял, что свет больше не греет, да и сами лучи падают как-то не так на землю — словно делая одолжение кому-то. Ветер же был холоднее обычного, да и опавшие листья были не настолько яркими, чтоб называть их идеальными.

— Ричард, — тихо окликнул его ласковый и желанный голос Ниры. Рогатая голова черноволосой девушки заслонила окружающий его мир, а тёплая рука опустилась на лоб. — Вот, держи