Я наклонился, чтобы снова ее поцеловать, и почувствовалприкосновение тонкой ручки к своей шее. Сознание хрупкости тетушкиногосуществования больно кольнуло в сердце. В ушах звучали ее слова о собственномвозрасте. Во мне клокотали противоречивые чувства: всю жизнь она дарила мнеощущение безопасности и покоя, но теперь я понимал, что сама она лишена этогоощущения, и печаль моя сделалась еще глубже.

Лестат коротко поклонился, и мы вышли из комнаты.

В холле нас поджидала Жасмин, всегда державшаяся поблизостиот тетушки, словно тень. Она спросила, где мы намерены расположиться. Еесестра, Лолли, и их бабушка, Большая Рамона, были сейчас в кухне и моглиприготовить все, что мы только пожелаем.

Я ответил, что мы поднимемся в мои комнаты и не стоитбеспокоиться: нам пока ничего не нужно.

Жасмин подтвердила, что позже должна прийти сиделка тетушкиКуин, этакий солнечный лучик с прибором для измерения давления, по имени Синди,с которой тетушка Куин, скорее всего, будет смотреть фильм"Гладиатор" режиссера Ридли Скотта. Жасмин, Лолли и Большая Рамона,разумеется, тоже усядутся перед телевизором.

Тетушка Куин всегда устраивала все по своему вкусу, так чток началу показа в ее комнате могла оказаться еще парочка сиделок. У нее вошло впривычку почти сразу делать из сиделок своих подруг, рассматривать фотографииих детей, получать от них поздравительные открытки в день рождения и собиратьвокруг себя как можно больше таких молодых помощниц.

Старые друзья тетушки жили и в городе, и за его пределами.Но они были ее ровесниками и потому не могли запросто покинуть родной дом,чтобы вместе с ней скоротать вечерок перед телевизором. Пожилые люди лишьиногда встречались в клубе за ленчем.

Так что ночь безраздельно принадлежала тетушке и еепридворным.

К их числу относился и я, пока не получил Темную Кровь. Стого времени мои визиты к тетушке стали нерегулярными, ибо я чувствовал себячудовищем среди невинных душ. Запах крови преследовал меня повсюду и порождал вдуше недобрые чувства.

Мы с Лестатом покинули тетушку.

Несмотря на то, что был еще совсем ранний вечер, событийуспело произойти много: я чуть не убил Стирлинга, без всяких угрызений совестинасытился неизвестной женщиной и навестил тетушку Куинн как раз тогда, когдаона пребывала в настроении поделиться воспоминаниями о прошлом.

Приблизившись к лестнице, Лестат подал мне знак, чтобы япошел впереди.

В какую-то секунду мне показалось, что рядом зашуршалГоблин. Почудилось его неуловимое присутствие. Я замер как вкопанный, всемсердцем желая, чтобы он убрался от меня как можно дальше, словно это был самсатана.

Действительно ли портьеры в гостиной шелохнулись? Мнепослышался тихий перезвон подвесок на люстрах. Какой концерт они могли бысыграть, если бы вздрогнули все вместе! А Гоблин как раз умел выделывать такиетрюки, возможно, даже не нарочно, а оттого, что он, когда-то тихий ибессловесный, теперь являлся и уходил когда заблагорассудится, даже неподозревая о собственной неуклюжести.

Однако сейчас его рядом не было.

Никаких духов, никаких призраков – только чистый прохладныйвоздух, с тихим шелестом легкого бриза поступавший из вентиляционных отдушин.

– Его с нами нет, – едва слышно произнес Лестат.

– Ты точно знаешь? – спросил я.

– Нет. Но это знаешь ты.

Лестат был прав.

Я повел его вверх по изогнутой лестнице, и меня пронзилоострое сознание, что отныне, что бы ни случилось, Лестат будет со мной.

В верхнем холле было три двери по правую сторону и две – полевую, поскольку там находилась лестница. Первая дверь слева вела в мои покои,состоящие из двух комнат, а вторая – в спальню задней половины дома.

Лестат попросил разрешения осмотреть какие-нибудь комнаты, ия ответил, что он может заглянуть почти во все. Две из трех спален по правойстороне сейчас пустовали – одна предназначалась для моего маленького дядяТомми, когда тот приезжал из Англии, где учился в Кембридже, а вторую держалинаготове для его сестры Бриттани. Эти комнаты можно было демонстрировать сгордостью: в каждой стояла роскошная кровать девятнадцатого века с неизменнымбалдахином на четырех столбиках, окна скрывались за шторами из бархата илитафты, а удобные, хотя и вычурные кресла и диваны очень походили на те, чтоукрашали спальню тетушки Куин внизу.

В третьей комнате, куда вход был заказан, обитала моямамочка, Пэтси, с которой, я надеялся, мы не увидимся.

Каждый из мраморных каминов – один белоснежный, а второйчерный с золотом – был выполнен в своем стиле, и повсюду, куда ни взглянешь,висели зеркала в золоченых рамах и огромные портреты горделиво приосанившихсяпредков: Уильяма и его жены, хорошенькой Грейс, Гравье и его супруги, БлаженнойЭлис; Томаса, нашего Папашки, и Милочки, моей бабушки, чье настоящее имя былоРоза.

Под потолком красовались газовые люстры с бронзовымитрубками и хрустальными плафонами – попроще, но тем не менее гораздо болееоригинальные и колоритные, чем роскошные хрустальные люстры первого этажа.

Что касается последней спальни слева, то она тоже былаоткрыта и прибрана, но в ней жил мой учитель, Нэш Пенфилд, который как разсейчас заканчивал работу над диссертацией по английскому языку в одном изуниверситетов на Западном побережье. Его вполне устраивали огромная кровать очетырех столбиках и покрывало с оборочками из голубого шелка. Пустой письменныйстол застыл в ожидании хозяина, а вдоль стен, совсем как в моей комнате,выстроились книжные полки. Перед камином с двух сторон, как и у меня, стоялиповернутые друг к другу два стула, обтянутые дамастом, – элегантные, новесьма потертые.

– В те времена, когда здесь был отель, гостей всегдаразмещали только в комнатах правой стороны, – пояснил я. – А комнатуНэша занимали мои дедушка и бабушка – Милочка и Папашка. Последний год или двамы с Нэшем только и делали, что читали друг другу Диккенса. Я до ужаса боюсьвыдать ему свою тайну, хотя пока мне удается ее сохранять.

– Но ты ведь любишь этого человека? –поинтересовался Лестат, проходя за мною в комнату и осматривая книги на полках.

– Конечно, люблю. Но возможно, рано или поздно онузнает обо мне что-то очень плохое. До сих пор мне просто очень везло.

– Это в значительной мере зависит от выдержки, –сказал Лестат. – Поразительно, но смертные готовы поверить чему угодно,если ты просто будешь вести себя как один из них. Впрочем, ты и сам это знаешь– не так ли?

Он почтительно обернулся к книжным полкам, но ничего с нихне достал, а лишь с улыбкой указал на корешки.