– Нет, он не может этого хотеть, – ответил я,задыхаясь, словно только что пробежал длинную дистанцию. – Ведь я для негоисточник жизни. Чем он был до моего появления на свет – даже не представляю. Нотеперь именно моя любовь, мои мысли о нем делают его сильным. И, будь оно всепроклято, я не могу не любить его, не могу не чувствовать, что предаю его, а онэтим пользуется и только крепнет!

Лампочки перестали мигать. Тюлевые занавески повислинеподвижно. По спине у меня бегали мурашки. Компьютер внезапно выключился, и вдинамиках послышался щелчок статического разряда.

Запинаясь, я рассказал Лестату о том, что видел: себя самогов детском манеже, старый линолеум, который, должно быть, когда-то был в кухне,и Гоблина рядом с собою. Нельзя сказать, что я вспомнил это, но отчего-то былтвердо уверен, что все так и было на самом деле.

– Он и раньше перед каждым своим нападением внушал мнеэти образы: я неизменно видел себя в детстве.

– И все это тянется много лет?

– Нет, началось с того времени, как я получил Темныйдар. Он набрасывается на меня, и я сливаюсь с ним, словно со смертной жертвой.А причиной всему Темный дар. Вампирская кровь стала своего рода валютой,которой я расплачиваюсь за воспоминания. Он хочет показать мне, что помнит, какя смотрел на него и тем делал все сильнее в те времена, когда сам еще даже неумел говорить.

Лестат устроился на стуле по другую сторону стола, и ужечерез секунду мне стало не по себе при мысли о том, что он сидит спиной кдвери.

Я поспешил закрыть дверь, затем вернулся, отключил компьютерот сети, выдернув все вилки из розеток, и предложил Лестату переставить стулья.

– Погоди, братишка, – остановил он меня, едва ясобрался это сделать. – Из-за этой твари ты сейчас не в себе.

Мы снова уселись друг против друга, Лестат – спиной к двери,ведущей в переднюю часть дома, а я – спиной к своей спальне.

– Неужели ты не понимаешь, он сам хочет стать Охотникомза Кровью? – заговорил я. – Я не могу без ужаса думать ни о немсамом, ни о том, на что он способен.

Я взглянул на люстру, чтобы посмотреть, не мигают липо-прежнему лампочки. Нет, свет их был ровным. Тогда я покосился на компьютер,желая убедиться, что монитор не светится. Нет, экран оставался темным.

– Он никоим образом не может стать Охотником заКровью, – спокойно заявил Лестат. – Прекрати дрожать, Квинн. Посмотримне в глаза. Я сейчас здесь, с тобой. Я здесь, чтобы помочь тебе, братишка! Аон исчез и, после того как обжегся, едва ли вернется. Во всяком случае, если ипопытается, то не скоро.

– Но способен ли он чувствовать физическую боль? –спросил я.

– Разумеется, способен. Он ведь ощущает вкус крови ииспытывает удовольствие – разве нет?

– Не знаю, – пробормотал я. – Надеюсь, тыправ. – Я чуть не расплакался. Мне безумно нравилось, что он называет менябратишкой, я дорожил этим милым словом. Так же мило тетушка Куин всю жизньзовет меня малышом.

– Возьми себя в руки, Квинн, – сказалЛестат, – а то ты совсем расклеился.

Он сжал мои пальцы, и я ощутил, каким сильным он может быть,какие крепкие у него руки. Но сейчас он был нежен и смотрел на меня по-доброму.

– А как же древнее предание, пересказанное в твоихзаписках? – спросил я. – Легенда о первых вампирах... о том, что онибыли простыми смертными до тех пор, пока в них не вселился дух. Разве не можетэто произойти вновь?

– Насколько я знаю, ничего подобного больше неслучалось, – ответил Лестат. – И мы говорим сейчас о том, что былотысячи лет назад, во времена, когда еще не существовало даже Древнего Египта.Многие Охотники за Кровью, как ты их называешь, видели духов, как и многиесмертные, и нам на самом деле неизвестно, как все произошло в самом начале.Приходится полагаться только на легенду, рассказывающую, будто некий сильныйдух вторгся в человека через раны на теле. Полагаешь, у твоего Гоблина хватитсил или коварства для полного слияния?

Пришлось признать, что не хватит.

– Но кто бы мог подумать, что он станет пить у менякровь? – спросил я. – Разве мог я ожидать от него такого страшногопоступка? В ночь перерождения мой Создатель сказал, что впредь Гоблин оставитменя в покое, поскольку духи, мол, испытывают отвращение к Охотникам за Кровью,и тогда я узнаю, что такое полное одиночество. "И не будет у тебя большепризрачных приятелей", – заявил он. И знал, что говорит. Видишь ли,он сам не обладал способностью их видеть. Настоящий демон!

Лестат закивал, и во взгляде его, обращенном на меня,читалось сочувствие.

– В основном так и происходит. Призраки избегаютОхотников за Кровью, словно что-то в нас наводит на них ужас, – впрочем,это понятно. Я сам не знаю точного объяснения. Но кому, как не тебе, знать, чтотак бывает далеко не всегда. Многие вампиры видят призраков, хотя я, долженпризнаться, не принадлежу к их числу, разве что в исключительных случаях.

– Ты хочешь сказать, что на самом деле не видишьГоблина, – удивился я.

– Я и в первый раз тебе говорил, что не вижуего, – терпеливо ответил Лестат. – Не видел до тех пор, пока он невыпил кровь. Только тогда я смог различить его силуэт, очерченный кровью. Вэтот раз случилось то же самое, и я направил огонь на эту кровь. Ну а чтослучилось бы, напади он на тебя вновь? Не думаю, что те крошечные искоркипричинили бы тебе боль. Они ведь мгновенно остывают. Но на всякий случай, еслион вновь объявится, я воспользуюсь другой силой – той, которой ты тожеобладаешь и которую некоторые называют Мысленным даром. Но не для того, чтобыпрочесть его мысли, а для того, чтобы одной только силой внушения оттолкнутьего, прогнать навсегда. Защищаясь, он станет слабым, и ему придетсяретироваться.

– Но как же мне оттолкнуть то, что по природе своейнематериально? – спросил я.

– Он материален, – поправил меня Лестат. –Просто материя, из которой он состоит, нам неведома. Подумай, как следует.

– При любой попытке оттолкнуть его, – согласнокивнув, признался я, – что-то происходит в моем сознании, и в следующуюсекунду он сливается со мной. Внутри меня разливается блаженство, греховноенаслаждение оттого, что мы с ним едины, и тело, а вместе с ним и душуохватывает озноб. Это соблазнительное и в то же время подавляющее ощущение тутже превращает меня в раба Гоблина.