Одно только воспоминание о тесном союзе с моим призракомзаставило меня задрожать и почувствовать приятную онемелость во всем теле. Явзглянул на свои руки. Все крошечные ранки затянулись. Я ощупал лицо, и передмоим мысленным взором вновь возникли картины прошлого, а вместе с ними пришлоотчетливое понимание нерушимой зависимости от Гоблина.

– Он стал моим вампиром, – вздохнул я. – Оннасыщается мною, он заползает в меня, становясь мною. Я... Да, я его раб.

– Но ты раб, который хочет избавиться от своегохозяина, – задумчиво произнес Лестат. – А что, после каждого егонападения чувство греховного наслаждения становится сильнее?

– Да, да, – подтвердил я. – Знаешь, ведь втечение многих лет, очень непростых для меня лет, он был моим единственнымдругом. Еще до того, как в Блэквуд-Мэнор приехал Нэш Пенфилд. Еще до появлениямоей учительницы Линелль. И даже Линелль не мешала Гоблину всегда быть рядом. Яникак не мог примириться с теми, кто не выносил моих разговоров с Гоблином.Пэтси ненавидела, когда я с ним беседовал. Пэтси – это моя матушка, не забыл?Временами доходило до смешного, но битвы были нешуточные. Пэтси имелаобыкновение топать ногой и верещать во все горло: "Если ты сейчас же непрекратишь болтать со своим проклятым привидением, я ухожу!" Вот тетушкаКуин – другое дело. Ее невозмутимости и удивительному хладнокровию можнопозавидовать. Я мог бы поклясться, что она сама видела Гоблина, хотя тетушка вэтом ни за что не признается.

– Отчего же? – поинтересовался Лестат.

– Да пойми же, все считали, что Гоблин дурно на менявлияет, а следовательно, они не должны поощрять дружбу ребенка и неизвестнокого. Именно поэтому домашние не хотели, чтобы я связывался с Таламаской. Онибоялись, что Стирлинг и Таламаска разовьют во мне эту проклятую способностьвидеть призраков и духов, и поэтому, если кто из них – ну, к примеру, моидедушка с бабушкой, Милочка и Папашка, – и видел Гоблина, то никогда вэтом не признавался.

Лестат ненадолго задумался.

Я снова обратил внимание на едва уловимое различие в егоглазах, однако попытался поскорее отогнать прочь эти мысли. И все же... Одинглаз у него был ярче другого и явно налит кровью.

– По-моему, мне пора прочесть твое письмо, как тыдумаешь? – прервал молчание Лестат.

– Д-да, наверное, – только и смог я ответить.

Он достал из внутреннего кармана сюртука конверт, аккуратноего разорвал и улыбнулся, когда к нему на ладонь выскользнула ониксовая камея.

Бросив на меня несколько беглых взглядов, словно для того,чтобы сравнить белое резное изображение с оригиналом, он очень осторожно потермой портрет большим пальцем.

– Я могу оставить это у себя? – спросил он.

– Это мой подарок, если, конечно, захочешь егопринять, – пояснил я. – Да, камея предназначалась для тебя, посколькуя не надеялся на личную встречу. Признаюсь, она была заказана для тетушки Куин,но, после того как я получил Темную Кровь, мне расхотелось преподносить ей этотподарок. Сам не пойму, с чего вдруг я разболтался. Для меня большая честь, чтоты пожелал оставить камею у себя. Она твоя.

Лестат опустил камею в боковой карман сюртука, а затемразвернул и внимательно прочел письмо – во всяком случае, мне показалось, чтовнимательно.

Письмо, как вы помните, содержало мою просьбу помочьуничтожить Гоблина и мольбу проявить снисходительность ко мне за то, что яосмелился отправиться в Новый Орлеан на поиски Лестата, а еще рассказ о том,как я познакомился с агентами Таламаски и проникся к ним самыми теплымичувствами. При одном только воспоминании о Стирлинге и о том, что я чуть былоне совершил этой ночью, кровь прилила к лицу. Я признавался в любви к тетушкеКуин и просил позволения с ней попрощаться, если Лестат решит казнить меня занарушение его единственного условия.

Тут только до меня дошло, что он давно знал большую частьсодержания письма, прочитав его другим способом, и что листок, который ондержал теперь в руке, всего лишь подтверждал то, что было уже ему известно.

Лестат почтительно сложил странички, согнул их пополам иснова опустил в карман, словно намеревался сохранить письмо, хотя зачем – незнаю. Конверт так и остался лежать в стороне.

Лестат долго смотрел на меня, не произнося ни слова исохраняя на лице присущее ему открытое, благожелательное выражение.

– Знаешь, я шел по следу Стирлинга Оливера, когданаткнулся на тебя, – наконец заговорил он. – Он неоднократновторгался в мое убежище, и я решил, что пора его немного припугнуть, хотя самеще точно не знал, как это сделать, не показываясь ему на глаза. Однако, едвавойдя в квартиру, я неожиданно увидел тебя – как раз в ту минуту, когда тысобирался не просто немного припугнуть мистера Оливера, а довести вашу встречудо окончательного финала. В ворохе сумбурных мыслей, переполнявших твой мозг, яуловил причину твоего посещения.

Я закивал и поспешил добавить:

– Он не способен на злодеяние, ты сам это понял. Нетслов, чтобы выразить мою благодарность за то, что ты вовремя меня остановил.Убив этого человека, я, скорее всего, и сам бы последовал за ним. Уверен, чтоне смог бы пережить такой кошмар и непременно нашел бы способ покончить ссобственным существованием. Я в ужасе от своей неумелости, ведь подобнаясмерть... Но ты должен понимать, что он никогда не причинит нам зла – ни тебе,ни мне...

– Ну да, теперь ты готов спасти его от гибели. Можешьне волноваться. Таламаска вне пределов моей досягаемости. Кроме того, япредоставил им то, что они хотели, и теперь на какое-то время им будет чемзаняться.

– Да, конечно. Один из них видел тебя, разговаривал стобой.

– Вот именно. Они будут размышлять об этом, разошлютотчеты своим старшинам, но, уверен, нам вреда не причинят. Ни Стирлинг, ни егосподвижники не явятся сюда, чтобы найти тебя. Для этого они чересчур честны. Новсе-таки скажи мне, на всякий случай, если я вдруг недооценил их, у тебя естьбезопасное место, где можно укрыться в дневное время?

– Есть, – быстро ответил я. – На островеСладкого Дьявола, куда они вряд ли когда-нибудь доберутся. Но ты, безусловно,прав: Стирлинг сдержит свое слово и не станет меня искать. Я полностью емудоверяю, и потому тот факт, что я чуть было не лишил его жизни, кажется мнеособенно отвратительным.

– А ты действительно чуть не убил его? –поинтересовался Лестат. – Неужели ты перестаешь владеть собой послепервого же глотка крови?

Я был безутешен.

– Сам не знаю. В ночь перерождения, едва успев получитьТемный дар, я совершил грубейшую ошибку, отняв жизнь у безвинного существа...