Лестат почуял мою тревогу, а потом тоже увидел послание,набранное большими зелеными буквами. Оно проплывало по черному монитору:"НИКАКОГО ЛЕСТАТА".

От одного взгляда, брошенного на экран, меня словно ударилотоком. Я сразу подошел к компьютеру и выключил его.

– Послание от Гоблина, – констатировал Лестат.

Я лишь молча кивнул и замер, словно часовой, у компьютера,ожидая, что его вот-вот снова включат.

Но этого не случилось.

Чувствуя, как по телу пробегает весьма ощутимый холодок, яобернулся и где-то в подсознании отметил, что Лестат стоит по другую сторонуцентрального стола и наблюдает за мной. Но у меня не было сил как-тореагировать на это. Тяжелые шторы на окнах раскачивались, а стеклянные подвескии плафоны люстры под потолком начали позвякивать. В глазах у меня помутнело.

– Прочь от меня, – прошептал я. – Не будудаже глядеть на тебя, зажмурю глаза, клянусь.

Так я и поступил: крепко-накрепко сжал веки, как делают этомаленькие дети, когда притворяются спящими. Однако в следующий момент япочувствовал, что теряю равновесие, и вынужден был снова открыть глаза, чтобыне упасть.

Справа от меня стоял Гоблин – не прозрачный дух, а вполне,до мельчайших деталей материализовавшийся мой двойник Компьютер был сновавключен: пощелкивала клавиатура, по монитору проплывала череда бессмысленныхбуквенных сочетаний, а из небольших динамиков доносился тихий ропот.

Я попытался вновь сомкнуть веки, но мне непреодолимохотелось разглядеть собственную копию, одетую, как и я, в кожаную куртку ичерные брюки. Однако в отличие от меня лицо у моего двойника было безумным,глаза злобно и торжествующе поблескивали, а улыбка больше походила наклоунскую.

– Я же сказал тебе, Гоблин, убирайся! – вновьвелел я, но это только удвоило его силы, а затем образ начал таять на глазах ирасползаться вширь.

– Позволь мне расправиться с ним! – попросил Лестат. –Дай свое согласие.

Я в смятении не нашелся, что ответить и словно в туманеслышал, как Лестат снова и снова повторяет свою просьбу.

Вокруг меня будто обвился удав и постепенно все туже и тужесжимал свои кольца – впрочем, мне это, конечно же, только почудилось. Зрениеотказало, я весь покрылся холодными мурашками и никак не мог от них избавиться,все лицо и тыльные стороны ладоней пронзили крошечные иголки. Я попробовалподнять руки, чтобы избавиться от этого ощущения, но каждой порой обнаженной кожи,до самого затылка, почувствовал сильную боль.

Меня охватила паника, словно я угодил в гущу пчелиного роя.Даже веки были в укусах. Я сознавал, что упал на пол, чувствовал под пальцамиковер, но никак не мог обрести точку опоры и подняться на ноги.

– Братишка, позволь, я заставлю его уйти, – вновьпопросил Лестат.

– Черт с ним! Действуй! – услышал я собственныйголос, хотя казалось, будто эти слова произнес не я, а кто-то другой.

И в тот же момент меня охватило магическое ощущение единениямежду мной и Гоблином, когда мы с ним становились неделимыми. Я вновь увиделкомнату, залитую солнцем, деревянный манежик, усеянный игрушками, и стоящего внем ребенка, черноголового кудрявого малыша в ползунках – самого себя, а рядомс этим малышом – его двойника. Мы оба смеемся, ни на что не обращая внимания..."Смотри, какие красные цветочки на линолеуме, смотри, как светит солнышко,как летает по воздуху шарик..." Сразу после этого в голове пронеслисьдругие образы и отрывочные воспоминания: смех в классе, все мальчики смотрят наменя, указывают пальцами и перешептываются, а я не перестаю твердить: "Онздесь, честное слово". И вот он опускает свою руку на мою левую, в которойзажат карандаш, и пишет своим корявым почерком: "Люблю тебя, Гоблин иТарквиний". Приступ наслаждения бьет меня, как разряд тока, и оставляетбестелесным, лишает души... Что это я – катаюсь по полу?

– Гоблин... – кажется, прошептал я. – Тот,кому я принадлежал всегда и принадлежу сейчас. Никто не может понять, никто неспособен постичь. – Гоблин, Гоблин, Гоблин!

Удовольствие стало невыразимо сладостным и окатило меняволной блаженства.

Он отстранялся, оставляя меня холодным, раненым, одиноким –катастрофически немыслимо одиноким... Он покидал меня.

– Расправься с ним! – на последнем дыханиипроизнес я в ужасе оттого, что Лестат может меня не услышать.

И тут глаза мои открылись, и я увидел над собой огромныйрасползшийся образ самого себя, гротескное, покрытое волнами ряби лицо, котороев следующую секунду оказалось как будто составленным из крошечных огненныхточек!

Лестат воспользовался Огненным даром, чтобы сжечь ту кровь,которую Гоблин у меня забрал, и я услышал, как мой двойник беззвучно стонет ияростно вопит.

Нет, нет, так нельзя! Ведь это же мой Гоблин! Боже, что янаделал! Как я мог так поступить, как я мог предать его?! Его вопль походил насирену. Меня окропил дождь из крошечных частичек пепла – их словно швырнули вменя. Уши вновь пронзил невыносимый крик.

В воздухе запахло паленым, как если бы кто-то подпалилчеловеческие волосы. Огромный бесформенный образ завис надо мной, затем на одинроковой страшный миг вновь обрел плотность, перестал быть прозрачным ипревратился в моего абсолютного двойника. "Злой дьявол Квинн, злой! Тыплохой. Плохой!" – бросил он мне в лицо и в следующую секунду исчез задверью. Только люстра продолжала поскрипывать на цепи, лампочки мигали, датюлевые занавески трепетали на окнах...

Вскоре все стихло.

Я сидел на полу. Мигающий свет стал невыносим. Лестатподошел, помог мне подняться и ласково провел ладонью по моим волосам.

– Я не мог действовать, пока вы были слиты в одноцелое, – сказал он, – иначе огонь мог бы обжечь и тебя.

– Понятно. – Меня било как в лихорадке. – Амне и в голову не приходило, что я тоже могу наказать его огнем. Зато теперь онкое-что узнал. Гоблин очень сообразительный. Теперь он тоже, несомненно,понимает то, что очевидно для нас с тобой: если я попытаюсь сжечь его, если кто-либоиз нас снова воспользуется против него Огненным даром, он тут же прильнет комне, чтобы и я сгорел вместе с ним.

– Возможно, и так, – согласился Лестат, подводяменя к стулу с прямой спинкой, стоявшему у стола. – Но ты и правдадумаешь, что он хочет твоей смерти?