Чуть толкаясь, все разобрали жетоны и карты, погремев связкой ключей, из маленького сейфа в дальнем углу человечек достал и роздал карточки.

– Просто предъявляете – и все, любую сумму записывают на ваш счет. Точнее, не на ваш, а… В общем, не важно, все, что нужно приобрести и получить сможете. Готовы? Пошли.

Вслед за человечком, выйдя из комнатки и здания, мы прошли немного, плутая между темными кирпичными с закопченными окнами домами. Старенький приветливо раскрашенный автобус ждал на улице. Забравшись, мы расселись, человечек сел рядом с водителем впереди. Быстро взяв с места, выехав на пустую уютную улочку, промчавшись через несколько улиц и вынесясь на набережную, автобус некоторое время ехал вдоль нее. Оставив позади череду нарядных приветливых вывесок, автобус затормозил у какого-то дома.

– Жетон номер четырнадцать – пожалуйста сюда.

Взглянув на свой жетон, один из сидевших в салоне вышел. Проезжая по длинной, дугой изгибающейся набережной, останавливаясь и высаживая пассажиров вслед за объявлениями человечка, выкликающего номера, автобус проехал немалое расстояние; услышав номер своего жетона, я встал и вышел. Автобус уехал. Красивый солидный трехэтажный дом с украшенным бронзовыми виньетками подъездом был передо мной. Открыв прикрепленным к жетону ключом дверь парадной, я поднялся к двери своей квартиры, на третий этаж. Открыв дверь, я вошел. Маленькая с легкими серыми шторами квартирка, аккуратно застеленная, с толстым, расписанным какими-то восточными узорами, стеганым покрывалом кровать, старинный, на гнутых резных ножках, с темной глубокой полировкой шкафчик-бюро, уютная аккуратная кухонька, тихий белоснежный кафель ванной. Вернувшись в комнату, я подошел к окну – длинная, почти без людей набережная внизу – женщины в красивых платьях, с зонтиками и ведущие их под руку хорошо одетые мужчины в цилиндрах кое-где виднелись вдали, необъятное море лежало до горизонта под окнами. Отливая синим, плоское, почти безжизненное, вдали оно почти сливалось с небом, справа, у дальнего маяка, вблизи мыса стояли рядом, дымя, три огромных, высоких, темно-серых, похожих на утюги линкора.

Задернув штору, я сошел вниз. Медленно побрел я по улице. Высокие – в пять-шесть этажей, серого камня дома с двускатными крышами, маленькие мансарды и башенки, серые четырехугольники печных труб, фигурные окошки чердаков и легкие полосатые матерчатые навесы-козырьки над входами в магазинчики, высокие башенные часы в кирпичном простенке между двумя теснящимися рядом домами, серые граненые мостовые; вдали, по поперечной улице тихо проехал маленький, подсвеченный желтыми огоньками трамвайчик. Легкий туман налетал с моря, несмотря на ясный, безмолвный, лишь чуть затуманенный день, многие окошки светились тихим оранжевым светом. Затейливый, длинный, странно медленный воздушный корабль тихо пролетел над улицей. Темные, изящно-громоздкие, почти средневековые дома с редкими, неправильно разбросанными окошками теснились друг к другу, длинные, с бронзовыми фигурками и фонариками, тянулись вывески. Тускло-прозрачные блики лежали на мостовых. Странная, светлая, пронзительно смутная атмосфера затишья была кругом. Увидев вывеску, я зашел в кафе. Показав женщине за стойкой гравированную карточку, я сел за столик в дальнем углу у окна, принесли кофе, который был мне не нужен. Процокали копыта за стеклом – медленно проехала графично-черная, на высоких ажурных колесах пролетка. Откуда-то из полутьмы, из тишины с пустыми столиками чуть удлиненного зала кафе неуловимая в движениях темноволосая девушка в длинном платье подсела ко мне.

– Ты разрешишь?

– Да, конечно.

– Прости, что так просто, без повода, без приглашения.

– Ничего, ерунда, даже лучше. Заказать тебе кофе?

– Да.

Мгновенье мы смотрели друг на друга.

– Я всегда захожу сюда, почти каждый день. Я часто вижу здесь людей из Братства Последней черты.

– Узнала по карточке?

– Да.

– Кто ты?

– Я уличная художница. Рисую портреты – людей, всех, кто пожелает, работаю на торговой улице, в нескольких минутах отсюда. Захожу сюда отдохнуть – устают пальцы.

– И видишь здесь людей из Братства?

– Да, их селят неподалеку отсюда.

– Ты их рисуешь?

– Нет. Они не просят. А если бы и попросили, мне нечего делать с карточками, которые у них есть.

– А ты не можешь нарисовать их бесплатно?

– Могу, конечно могу. Но они не просят. Они просто рассказывают истории своей жизни. – Она грустно улыбнулась. – Я переполнена мужскими историями.

– Они интересные?

– Не важно. Есть интересные, есть не очень. Но я завидую им. Они взлетят, они вырвутся, они прорвутся из тишины.

– Они умрут.

– Я знаю, что они умрут. И ты умрешь. Разве это не счастье – умереть в полете? Я хотела бы научиться летать.

– В чем дело – записывайся в Братство Последней черты.

– А кто тебе сказал, что я не пробовала? – Она улыбнулась. – Туда пока еще не берут женщин.

– Тебе не повезло.

– Наверно.

Подошедшая женщина тихо поставила перед ней чашку кофе.

– Что ты делаешь – ну, когда не рисуешь портреты?

– Тут трудно что-то делать, этот город не для того, чтобы что-то делать. Я хожу на пристань, смотрю на корабли. Они сражаются где-то в дальних водах, я знаю их все. Некоторые не возвращаются назад.

– С кем идет война?

– Не знаю. Большие плавучие и летучие корабли приходят из-за горизонта. А что там – за горизонтом, никто не знает. Мне всегда хотелось заглянуть за горизонт.

– Ты живешь здесь?

– Да, в мансарде. Из окна видно море. Утром я встаю и долго смотрю на море. Потом иду рисовать. Ко мне часто приходят моряки. У них есть поверье – кого я нарисую, тот вернется из плавания.

– И возвращаются?

– Не все. Но все равно просят нарисовать. Я рисую, потом ухожу, брожу по городу, захожу в магазинчики, в кафе. В магазинчиках много красивых вещей, все можно купить. Можно гулять по городу, ездить в трамвайчиках, сидеть в кафе, дома из окна смотреть на корабли. Здесь есть все, здесь уютная, тихая, размеренная жизнь. Жизнь как сон. И можно жить в этом сне вечно. Но почему, почему мне так тягостно, так плохо в этом городе? Не знаю.

– А чего бы ты хотела?

– Я хотела бы проснуться. Но это ускользает от меня. И каждый день я вижу эти дома, эти окошки, эти башенки, эти корабли. И эти мостовые. Ты заметил – тут нет птиц. Они пролетают над бухтой, над городом, но никогда не садятся – ни на тротуарах, ни на крышах ни одной птицы. По-моему, они просто не видят города.

– Тут всегда так ясно и светло?

– Только когда нет туманов. Когда наступают туманы, не видно моря, не видно кораблей в бухте. Иногда туман окутывает улицу, на которой я рисую. Люди появляются из тумана, я рисую их, и они уходят в туман. Я рисую их и думаю, откуда они приходят и куда уходят. Странно…