Слава прошла, как только сказка всем надоела.Галя не стала сочинять новую, но по детдому поползли слухи о зарытых монахамисокровищах. Кладоискательство с эпидемической силой охватило воспитанников, и вкороткий срок монастырский двор превратился в песчаный карьер. Не успелоруководство справиться с этой напастью, как из подвалов стали появлятьсяпризраки в развевающихся белых одеждах. Призраков видели многие, и малышикатегорически отказались выходить по ночам со всеми вытекающими отсюдапоследствиями. Дело приняло размеры бедствия, и воспитатели вынуждены былиобъявить тайную охоту за ведьмами. И первой же ведьмой, схваченной с поличным вказенной простыне, оказалась Галя Четвертак.

После этого Галя примолкла. Прилежнозанималась, возилась с октябрятами и даже согласилась петь в хоре, хотя всюжизнь мечтала о сольных партиях, длинных платьях и всеобщем поклонении. Тут еенастигла первая любовь, а так как она привыкла все окружать таинственностью, товскоре весь дом был наводнен записками, письмами, слезами и свиданиями.Зачинщице опять дали нагоняй и постарались тут же от нее избавиться, спровадивв библиотечный техникум на повышенную стипендию.

Война застала Галю на третьем курсе, и впервый же понедельник вся их группа в полном составе явилась в военкомат.Группу взяли, а Галю нет, потому что она не подходила под армейские стандартыни ростом, ни возрастом. Но Галя, не сдаваясь, упорно штурмовала военкома и такбеззастенчиво врала, что ошалевший от бессонницы подполковник окончательнозапутался и в порядке исключения направил Галю в зенитчицы.

Осуществленная мечта всегда лишена романтики.Реальный мир оказался суровым и жестоким и требовал не героического порыва, анеукоснительного исполнения воинских уставов. Праздничная новизна улетучиласьбыстро, а будни были совсем непохожи на Галины представления о фронте. Галярастерялась, скисла и тайком плакала по ночам. Но тут появилась Женька, и мирснова завертелся быстро и радостно.

А не врать Галя просто не могла. Собственно,это была не ложь, а желания, выдаваемые за действительность И появилась на светмама — медицинский работник, в существование которой Галя почти поверила сама.

Времени потеряли много, и Васков сильнонервничал. Важно было поскорее уйти отсюда, нащупать немцев, сесть им на хвост,а потом пусть дозорных находят. Тогда уже старшина над ними висеть будет, а ненаоборот. Висеть, дергать, направлять, куда надо, и… ждать. Ждать, когда нашиподойдут, когда облава начнется.

Но… провозились: Соню хоронили, Четвертакуговаривали, — время шло. Федот Евграфыч пока автоматы проверил, винтовкилишние — Бричкиной и Гурвич — в укромное место упрятал, патроны поровнуподелил. Спросил у Осяниной:

— Из автомата стреляла когда?

— Из нашего только.

— Ну, держи фрицевский. Освоишь, мыслю я. —Показал ей, как управляться, предупредил: — Длинно не стреляй: вверх задирает.Коротко жаль.

Тронулись, слава тебе… Он впереди шел,Четвертак с Комельковой — основным ядром, а Осянина замыкала. Сторожко шли, безшума, да опять, видно, к себе больше прислушивались, потому что чудом на немцевне нарвались. Чудом, как в сказке.

Счастье, что старшина первым их увидел. Какиз-за валуна сунулся, так и увидел: двое в упор на него, а следом остальные. Иопоздай Федот Евграфыч ровно на семь шагов — кончилась бы на этом вся ихслужба. В две бы хороших очереди кончилась.

Но семь этих шагов были с его стороны,сделаны, и потому все наоборот получилось. И отпрянуть успел, и девчатаммахнуть, чтоб рассыпались, и гранату из кармана выхватить. Хорошо, с запаломграната была: шарахнул ею из-за валуна, а когда рвануло, ударил из автомата.

В уставе бой такой встречным называется. Ахарактерно для него то, что противник сил твоих не знает: разведка ты илиголовной дозор — им это непонятно. И поэтому главное тут — не дать емуопомниться.

Федот Евграфыч, понятное дело, об этом недумал. Это врублено в него было, на всю жизнь врублено, и думал он только, чтонадо стрелять. А еще думал, где бойцы его: попрятались, залегли илиразбежались?

Треск стоял оглушительный, потому что билифрицы в его валун из всех активных автоматов. Лицо ему крошкой каменнойиссекло, глаза пылью запорошило, и он почти что не видел ничего: слезы ручьемтекли. И утереться времени не было.

Лязгнул затвор его автомата, назад отскочив:патроны кончились. Боялся Васков этого мгновения: на перезарядку секунды шли, асейчас секунды эти жизнью измерялись. Рванутся немцы на замолчавший автомат,проскочат десяток метров, что разделяли их, и — все тогда. Хана.

Но не сунулись диверсанты. Голов даже неподняли, потому что прижал их второй автомат — Осяниной. Коротко била,прицельно, в упор и дала секундочку старшине. Ту секундочку, за которую потомдо гробовой доски положено водкой поить.

Сколько тот бой продолжался, никто не помнил.Если обычным временем считать, — скоротечный был бой, как и положено встречномубою по уставу. А если прожитым мерить — силой затраченной, напряжением, — надобрый пласт жизни тянуло, а кому и на всю жизнь.

Галя Четвертак настолько испугалась, что ивыстрелить-то ни разу не смогла. Лежала, спрятав лицо за камнем и уши рукамизажав; винтовка в стороне валялась. А Женька быстро опомнилась: била в белыйсвет, как в копейку. Попала — не попала: это ведь не на стрельбище, целитьсянекогда.

Два автомата да одна трехлинеечка — всего-тоогня было, а немцы не выдержали. Не потому, конечно, что испугались, —неясность была. И, постреляв маленько, откатились. Без огневого прикрытия, беззаслона, просто откатились. В леса, как потом выяснилось.

Враз смолк огонь, только Комелвкова ещестреляла, телом вздрагивая при отдаче. Добила обойму, остановилась. Глянула наВаскова, будто вынырнув.

— Все, — вздохнул Васков.

Тишина могильная стояла, аж звон в ушах.Порохом воняло, пылью каменной, гарью. Старшина лицо отер — ладони в кровистали: посекло осколками.

— Задело вас? — шепотом спросила Осянина.

— Нет, — сказал старшина. — Ты поглядывай там,Осянина.

Сунулся из-за камня: не стреляли. Вгляделся: вдальнем березняке, что с лесом смыкался, верхушки подрагивали. Осторожноскользнул вперед, наган в руке зажав. Перебежал, за другим валуном укрылся,снова выглянул: на разбросанном взрывом мху кровь темнела. Много крови, а телне было: унесли.