Полазав по камням да кусточкам и убедившись,что диверсанты никого в заслоне не оставили, Федот Евграфыч уже спокойно, врост вернулся к своим. Лицо саднило, а усталость была, будто чугуном прижали.Даже курить не хотелось. Полежать бы, хоть бы десять минут полежать, а подойтине успел — Осянина с вопросом:

— Вы коммунист, товарищ старшина?

— Член партии большевиков…

— Просим быть председателем на комсомольскомсобрании.

Обалдел Васков:

— Собрании?…

Увидел: Четвертак ревет в три ручья. А Комелькова— в копоти пороховой, что цыган, — глазищами сверкает:

— Трусость!… Вот оно что…

— Собрание — это хорошо, — свирепея, началФедот Евграфыч. — Это замечательно: собрание! Мероприятие, значит, проведем,осудим товарища Четвертак за проявленную растерянность, протокол напишем. Так?…

Молчали девчата. Даже Галя реветь перестала:слушала, носом шмыгая.

— А фрицы нам на этот протокол свою резолюциюналожат. Годится?… Не годится. Поэтому как старшина и как коммунист тожеотменяю на данное время все собрания. И докладываю обстановку: немцы в лесаушли. В месте взрыва гранаты крови много: значит, кого-то мы прищучили. Значит,тринадцать их, так надо считать. Это первый вопрос. А второй вопрос — у меняпри автомате одна обойма осталась непочатая. А у тебя, Осянина?

— Полторы.

— Вот так. А что до трусости, так ее не было.Трусость, девчата, во втором бою только видно. А это растерянность просто. Отнеопытности. Верно, боец Четвертак?

— Верно…

— Тогда и слезы и сопли утереть приказываю.Осяниной — вперед выдвинуться и за лесом следить. Остальным бойцам — приниматьпищу и отдыхать по мере возможности. Нет вопросов? Исполнять.

Молча поели. Федот Евграфыч совсем есть нехотел, а только сидел, ноги вытянув, но жевал усердно: силы были нужны. Бойцыего, друг на друга не глядя, ели по-молодому — аж хруст стоял. И то ладно: нераскисли, держатся пока.

Солнце уж низко было, край леса темнеть стал,и старшина беспокоился. Подмога что-то запаздывала, а немцы тем сумеркомбелесым могли либо опять на него выскочить, либо с боков просочиться вгорловине между озерами, либо в леса утечь: ищи их тогда. Следовало опять поискначинать, опять на хвост им садиться, чтобы знать положение. Следовало, а силне было.

Да, неладно все пока складывалось, оченьнеладно. И бойца загубил, и себя обнаружил, и отдых требовался. А подмога всене шла и не шла…

Однако отдыху Васков себе отпустил, покаОсянина не поела. Потом встал, засупонился потуже, сказал хмуро:

— В поиск со мной идет боец Четвертак. Здесь —Осянина старшая. Задача: следом двигаться на большой дистанции.

Ежели выстрелы услышите — затаитьсяприказываю. Затаиться и ждать, покуда мы не подойдем. Ну, а коли не подойдем —отходите. Скрытно отходите через наши прежние позиции на запад. До первыхлюдей; там доложите.

Конечно, шевельнулась мысль, что не надо бы сЧетвертак в такое дело идти, не надо. Тут с Комельковой в самый раз: товарищпроверенный, дважды за один день проверенный — редкий мужик этим похвастатьможет. Но командир — он ведь не просто военачальник, он еще и воспитателемподчиненных быть обязан. Так в уставе сказано.

А устав старшина Васков уважал. Уважал, зналназубок и выполнял неукоснительно. И поэтому сказал Гале:

— Вещмешок и шинельку здесь оставишь. За мнойидти след в след и глядеть, что делаю. И, что б ни случилось, молчать. Молчатьи про слезы забыть.

Слушая его, Четвертак кивала поспешно ииспуганно…

Почему немцы уклонились от боя? Уклонились,опытным ухом наверняка оценив огневую мощь (точнее сказать, немощь) противника?

Непраздные это были вопросы, и не излюбопытства Васков голову над ними ломал. Врага понимать надо. Всякое действиеего, всякое передвижение для тебя яснее ясного быть должно. Только тогда ты занего думать начнешь, когда сообразишь, как сам он думает. Война — это ведь непросто кто кого перестреляет. Война — это кто кого передумает. Устав для этогои создан, чтобы голову тебе освободить, чтоб ты вдаль думать мог, на тусторону, за противника.

Но как ни вертел события Федот Евграфыч, какни перекладывал, одно выходило: немцы о них ничего не знали. Не знали: значит,те двое, которых порешил он, не дозором были, а разведкой, и фрицы, не ведая осудьбе их, спокойно подтягивались следом. Так выходило, а какую выгоду он извсего этого извлечь мог, пока было непонятно.

Думал старшина, ворочал мозгами, тасовал факты,как карточную колоду, а от дела не отвлекался. Чутко скользил, беззвучно итолько что ушами не прядал по неспособности к этому. Но ни звука, ни запаха недарил ему ветерок, и Васков шел пока что без задержек. И девка эта непутеваясзади плелась. Федот Евграфыч часто поглядывал на нее, но замечаний делать неприходилось. Нормально шла, как приказано. Только без легкости, вяло — так этоот пережитого, от свинца над головой.

А Галя уж и не помнила об этом свинце. Другоестояло перед глазами: серое, заострившееся лицо Сони, полузакрытые, мертвыеглаза ее и затвердевшая от крови гимнастерка. И… две дырочки на груди. Узкие,как лезвие. Она не думала ни о Соне, ни о смерти — она физически, до дурнотыощущала проникающий в ткани нож, слышала хруст разорванной плоти, чувствовалатяжелый запах крови. Она всегда жила в воображаемом мире активнее, чем вдействительном, и сейчас хотела бы забыть это, вычеркнуть — и не могла. И эторождало тупой, чугунный ужас, и она шла под гнетом этого ужаса, ничего уже несоображая.

Федот Евграфыч об этом, конечно, не знал. Незнал, что боец его, с кем он жизнь и смерть одинаковыми гирями сейчасвзвешивал, уже был убит. Убит, до немцев не дойдя, ни разу по врагу невыстрелив…

Васков поднял руку: вправо уходил след.Легкий, чуть заметный на каменных осыпях, тут, на мшанике, он чернел затянутымиводой провалами. Словно оступились вдруг фрицы, тяжесть неся, и расписалисьперед ним всей разлапистой ступней.

— Жди, — шепнул старшина.

Прошел вправо, след в стороне оставляя.Пригнул кусты: в ложбинке из-под наспех наваленного хвороста чуть проглядывалитела. Васков осторожно сдвинул сушняк: в яме лицами вниз лежали двое. ФедотЕвграфыч присел на корточки, всматриваясь: у верхнего в затылке чернелоаккуратное, почти без крови отверстие; волосы коротко стриженного затылкакурчавились, подпаленные огнем.