русским, король польский на это поведётся, отвечал Иоанн, от помысла Висковатого, впрочем, не отмахиваясь. И вот ежели нет – то как же нам быть далее? И тут дети боярские, и дети дворянские с горячностью клятвой вторили, что сами готовы с государем походом выступить, и на кони сесть, и за государя, и за царицу и царевичи, и за вотчины свои ни головы, ни живота своего не пожалеют, «чтобы государева рука везде была высока». Стоит ли поминать о казачестве, службою и войной живущем и процветающем426, или о воинстве стрелецком, за которое избранный заслуженный голова, а теперь государя своего царев и великого князя дворянин первой статьи, Григорий Кафтырев, на Соборе будучи, верностью присягнул. Гости и купечество, люди торговые и ремесленные, в один голос с восторгом готовность изъявили всячески делу государеву пособлять, чем сами богаты и к чему способны… А иные купцы суконной сотни, что из смолян, куда побогаче многих детей боярских на поверку оказывались, и ой как неспроста их здесь привлёк к совету Иоанн. Четверо думных дьяков, сами причастные к суконной артели427 из главных, подробно о делах торговых с иноземным купечеством доклад держали, живописуя бесконечные выгоды для Московского царства от успеха новых торговых союзов напрямую. Посадским же вовсе резона не было всеобщему слову перечить, даже новгородцам (коих числом более прочих прибыло от всей волости). Конечно, выгоды от реки серебра, что текла до сей поры всегда на Москву через их запруду, никому терять не хотелось, но об том они уверены были с государем как-то уговориться в свою пользу428. Как там ни было, а последнее время и у них дела пошли не ахти, а немцы с голландцами, пользуясь безвыходностью русских, наглеть и шельмовать уже неприлично начали, утесняя наших всячески, а чуть заартачится купец вполцены соболей своих отдавать, или воск, иль неполную бочку вина их немецкого брать по цене полной, так его ославить грозилась другая сторона нечестным, и товары его – негодными. И через то убыток всей артели выходил, грызня и усобица, не только одному, за себя нечестию воспротивившемуся. Так что по всему выгоднее государя поддержать, чтобы и датские, и английские, и шведские иные прямые торговые пути нам открылись, и тем произвол теперешний от немцев с грабительскими правилами укротить, и обиды себе изжить.

Новгородцы могли б долго излагать накипевшее по своим беклоппенам и юпгифтам429, да время было итожить собрание, и по приговору слово завершающее, окончательное, дать всем. И государя в первую голову ещё то заботило, чтоб не было более препонов нигде между Москвой и иноземными мастерами и людьми учёными, готовыми явиться служить ему, да никак в Россию не могущим попасть, будучи вероломно удержаны на Ливонском пограничье. Извечную эту больную загвоздку следовало решить как можно скорее, как мнилось государю, раз и навсегда. И не напрасно сидело это в мозгу Иоанновом непрестанно, хоть и не знал он пока, что в то же самое время от Жигмонда польского было послано в Англию упреждение, и в том упреждении настоятельно отсоветовать хотел он Лизавету от всяческой помощи царю Московскому не только по части оружейной, но и мастеров, и иных людей учёных к нему не отправлять и не пропускать, хоть бы из самого Рима ехали… Чтобы в варварской стране не выучились всем таким штукам, какие сами они умеют. К «штукам», видимо, причислялось в послании том и секретное знание неких иноземцев, не то флорентийцев путешествующих, не то венецианцев, ищущих обменять умения свои на русское царское золото, что прибыли ко двору недавно, не взирая на опасности, и готовы были обучать особых людей придворных, по словам доносчиков Жигмонда, искусствам отравления430… (Фрязины и правда прибыли, проживать оставлены были под строгим присмотром в гостевых палатах Посольского двора, покуда дожидались приёмного часа у государя. Об том Федька знал потому, что ему намекнул государь о непременном его присутствии при грядущем с теми фрязинами разговоре, и всё гадал, на что это он там надобен).

И вот, стало быть, в Крестовой в Кремле толковать завершили.

На другой день при должном торжестве зачитан был полный список Соборных ответов по всем вопросам государевым. Второго июля, пополудни, степенно каждому из трёхста семидесяти четырёх собравшихся предложено было к общей приговорной грамоте приложиться, и тем добровольное решение своё закрепить. Священство росчерк ставило собственноручно, семнадцать думных бояр первой руки – тоже. (И среди них – боярин Иван Яковлевич Чёботов, по своему желанию, вослед младшему родичу, уж год как опричному сотнику, недавно, перед самым собранием, представший пред очи государя и передавший себя и свои владения, с семьёй и всеми людьми, в государеву светлость опричнину, и клятву принёс как полагается и предоставил поручителей. Ручался за родню и Григорий Чёботов, понятно, теперь вхожий в окружение Басмановых на правах доверенного ближнего… С ними вместе были Бутурлин, Дмитрий Андреич, также за всё семейство поручившийся верностью, и Михаил Тимофеев сын Плещеев, доехавший, наконец, после прежнего назначения, до столицы, чтобы самолично выразить государю слово преданности и готовность служить ему там, куда государь направить пожелает). Прочих детей боярских и дворянских второй руки, и третье сословие с гостями вписали поимённо по сословному чину и порядку. Приговор опечатали. Все они подходили к государеву престолу и крестоцелованием подтверждали клятвенно слово своё.

Видно было, как, по истечении этих утомительных дней, победою довольный вполне, Иоанн вдохновился и ободрился изрядно. Странно было то, что никто из соборных так и не обмолвился об опричных неурядицах. А ведь со всех сторон были Иоанну доклады об изрядном боярском недовольстве как раз этими государевыми затеями минувшего года… Никто, конечно, об этом не забыл, ливонским походом озадаченные теперь сверх прежних забот. Но Иоанну хотелось отдохновения, он пока что не заводил сам речи о разумении своём, к чему приписать молчание всеобщее на сей счёт, и никто, даже воевода Басманов, не решался докучать ему всегдашними дурными истолкованиями происходящего.

А ведь накануне, за два дня до означенного Собора, впал государь в угрюмую тревожность из-за ненастья, случившегося внезапно. С середины дня431 громыхало и сверкало страшенно до самого четвёртого часу, и лило стеной. Но впечатлила Иоанна не так сама гроза, как предвестие её, когда огромная чёрная туча, вдруг ставшая над городом всем, сделалась пылающей, красной, раскалившись как бы. Не мог он найти себе места, пока не послал за придворными звездочётами и гадателями, к тайным познаниям коих прибегал, мучимый особо дурными предчувствиями и чем-либо для