поднепрских городах, что путь прегражден турком и татаром. Я им на то отвещевал: несть преграждения, что и сего лета турской паша в 20 000 переправился из Очакова до Крыму. Они сказали, что то силою учинено. Я отвещевал: егда мир будет, тогда спокойно безо всякого опасения переезжати имеют. Говоря о том много, часа с два, сказали мне, что и турские послы тотчас будут». Возницын возразил, сказав, что он прежде желает знать ответ турок на его новый проект, а не получив этого ответа, разговаривать ему с турками не о чем. Посредники объявили ему, что проект ими туркам был послан и турки сами будут с ним говорить, и долго уговаривали его не отказываться от этого разговора, убеждая его, «толкуя фундамент, что он таков быти подобает, с каким он разумом постановлен и как его прияли прочие государи». А тем временем посылали за турецкими послами. «И по некоем времени сказали мне, что турской посол рейз-эфенди остался на стану, а другой — Маврокордат приехал и стоит в сенях, и чтоб я учинил граждански, восхотел с ним видеться. Тогда я сказал им: буду по их воле. Они дали знать тому Маврокордату, которой тотчас вшед, поздравя, сел на своем месте. Тогда я с ним стерся (sic!) разным согласительством[1327], иные трудности отставя, все о поднепровских городах; уже приводил меня к тому, дабы тое трудность, описав имянно, отложить до посольства, которое имело быть к салтану для подтвержденных грамот. И я ему отвещал: лутче нам все разрешить ныне, нежели что злое отставлять впредь; и в том ему отказал впрямь, что царское величество, государь мой, об отдаче тех городов как ныне не намерен, так и впредь не мыслит. Посредники глубоко молчали, также и Маврокордат, оцепенев, сидел, яко изумленный. Потом вопросил меня: что будет далей? Я ему сказал: естли не помиримся — война. Он мне отвещал: не надобно того, надобно мыслить способу или такой точки, которая б была знаком к миру. Я ему сказал, что я того желаю и ничего у них не прошу, а мирюся на том, кто чем владеет». Маврокордато отвечал «пространно», заявив, что им без тех городков быть отнюдь невозможно, и предложил, оставив этот вопрос, перейти к разговору о краткосрочном перемирии, о том, чтобы заключить «малое перемирие», или армистицыум, т. е. унятие на некоторое время оружия. Тогда Возницын, ранее сам предлагавший такой исход, стал возражать, что ему это сделать будет убыточно: он заключит «мирок», т. е. короткое перемирие, а другие, воспользовавшись этим, заключат «целый мир». «А как я такого миру не сделаю, то и другие не помирятся». На это Маврокордат, рассмеявшись, сказал, что он не как посол, «токмо как единой мне древней друг и искренней брат и приятель христианскою душою объявляет, чтоб я не блазнился и в союзных своих, что они не оставят, надежды не имел; уже они дела свои все окончали и дали мне только время на некоторые дни и оставят нас». Возницын протестовал против такого заявления, говоря: «невозможно им того учинить и не надеюсь того от них». Но Маврокордато вторично, уверяя московского посла в своей дружбе, сообщил ему по секрету, что союзники говорили туркам, что оставят его, и приводили ту причину, что московиты постановленный от цесаря и от посредников фундамент не так приемлют, как они. Возницын, прося Маврокордато не гневаться на него, заявил, что великий государь крайне желает быть с султаном в мире, но что если за какими трудностями мир не состоится и союзные нас покинут, то государь не испытает никакого страха и может вести войну один. «И Маврокордат говорил, — продолжает далее в своем отчете об этом разговоре Возницын, — что они то сами знают, что государь великой и сильной и наперед сего одни мы с ними в войне пребывали. И потом все молчали. Он вопросил меня: не изволю ли я, дабы приехал рейз-эфенди? Я сказал: то не в моей воле, в воле его и господ посредников, — только я то объявляю, что я не токмо города уступить, и единого камня свалить не могу; и естли воля на предложенные мои статьи, что по них учинить мир, я желаю видеть господина рейз-эфенди и с ними хотя сего дни дело свое совершить. Он сказал мне: никако же без уступки городов. Я ему отвещал, чтоб о сем болши не изволил говорить, понеже учинен праведной ответ. Потом паки молчали. Он еще вопросил меня: что еще дале будет? Я ему от-вещал: естли с вашей стороны та трудность отложена не может быти, пожалуй прости, болши мне того нечего делать. И встал. Он паки просил меня, чтоб я посидел еще, и почал говорить многую гисторию, выводя древнюю дружбу, и что ныне Порта Оттоманская желает быти лутче иных с его царским величеством в дружбе и в миру, и чтоб я хотя уже совершенного миру или на довольные лета перемирья и не учиню, то б учинил с ними армистицыум. Я отвещал: лутче нам друг друга знать дружбу или недружбу ныне, нежели впредь отлагать. Посредники сидя только головами кивали, а ничего не говорили. Потом встали. И Маврокордат говорил, что он со мною не прощается, также и рейзэфенди приказал ему, что он, не видевшись со мною, не розъедется, и еще надобно сыскивать всякого способу, как бы обновить между обоими великими государи дружбу, и еще желают со мною видетись не единократно. Я ему отвещал на то, что я от приятства их не отступаю и желаю всегда по их воле пребывать и видаться с ними и говорить и о согласии радеть со усердием хощу. И так, простясь, розъехались»[1328].

Услыхав в этом разговоре 30 ноября от Маврокордато весть о том, что союзники дела свои окончили и готовы подписать договоры, покидая русских, Возницын для проверки этого сообщения на другой день имел беседу с венецианским послом, причем начал с того, что выдал сообщенное ему Маврокордато по секрету известие о намерении союзников покинуть русских. Рудзини, по словам Возницына, в ответ процедил сквозь зубы, что, может быть, турки это слышали от кого-нибудь другого, а он своего намерения никому не объявлял. «Он мне отвещал на то скрозь зубов, — пишет Возницын, — что нечто турки от иных слышали, а не от него, а он-де намерения своего еще никому в том не объявлял. И я его спросил, без церемонии, чтоб он мне истину сказал: если турки удовольствуют их, а нас нет,