средь льдистого белого снега

    ярче они и бледнее.

Син Сю-янь

Белую сливу мы петь не желаем,

    славим мы красную сливу.

Первой в году красоту ее видит

    взор опьяненный, счастливый.

Будто бы холод румянцем украсил

    этих цветов лепестки.

Сердце их горечи горя не знает,

    горькой разлуки тоскливой.

Зря, проглотивши бессмертья пилюлю,

    цвет свой они изменили,

Если покинули Яшмовый пруд,

    бросив заветные нивы.

Буйно на север и юг от реки

    краски весны запылали;

Пчелы и бабочки! Этим цветам

    верить еще не должны вы!

Ли Вэнь

Ветви без листьев – как тонкие сети,

    прелестью дышат цветы:

Юношей, девушек спорят наряды

    с блеском живой красоты.

В тихом дворе изогнулись перила,

    снег за цветами не виден.

В струи речные заря упадает,

    тихие горы пусты.

Флейта, в прохладе мне сон навевая,

    прячется в алый рукав;

В роще бессмертных плывут меж цветами

    в Млечном потоке плоты.

Если дано тебе в прошлом рождении

    яшмовых башен достичь,

Больше не надо тебе сомневаться,

    что всех прекраснее ты.

Бао-цинь

Прочитав все стихотворения, девушки одобрительно о них отозвались и единодушно заявили, что третье стихотворение – самое лучшее. Бао-юй тоже должен был признать, что, хотя Бао-цинь моложе всех, ум у нее очень острый.

Дай-юй и Сян-юнь наполнили вином небольшой кубок и поднесли Бао-цинь, поздравив ее с успехом.

– А мне кажется, в каждом из трех стихотворений есть свои достоинства, – с улыбкой заметила Бао-чай. – Прежде вы всегда своими шуточками и колкими замечаниями изводили меня, а теперь и над нею насмехаетесь!

– У тебя готово? – спросила между тем Ли Вань у Бао-юя.

– Уже совсем было готово, но я заслушался, как вы читаете стихи, и забыл, что хотел записать! – ответил Бао-юй. – Дайте мне немного подумать, я вспомню!

Сян-юнь схватила щипцы для угля, ударила ими по краю жаровни, над которой грела руки, и сказала:

– Я буду ударами отмечать время. Если предоставленное тебе время истечет, а стихотворение не будет готово, мы тебя еще раз оштрафуем!

– В таком случае говори, я буду записывать, – предложила Дай-юй.

Сян-юнь ударила щипцами по жаровне и объявила:

– Первая минута истекла!

– Готово, готово! Пиши! – заторопился Бао-юй и прочел:

Винный кувшин я еще не открыл,

    строки еще не слагаю…

Дай-юй записала, слегка покачала головой и улыбнулась:

– Начало ничего особенного не представляет.

– Поторапливайся! – вновь послышался предостерегающий голос Сян-юнь.

Стужу спросить о приходе весны

    надо мне в рощах Пэнлая, —

произнес Бао-юй.

Дай-юй и Сян-юнь одобрительно закивали головой и заулыбались:

– Неплохо, в этих словах есть кое-какой смысл.

Бао-юй продолжал:

Деву Великую я не прошу

    дать из кувшина росы;

Дай только сливу мне, что за порогом

    у Шуан-э расцветает.

– Не очень талантливо! – покачала головой Дай-юй, записав строки.

Сян-юнь подняла руку со щипцами и опять ударила по жаровне. Повернувшись к ней, Бао-юй засмеялся и прочел:

В мир возвратясь, принесу с собой сливу —

    нежно-румяный снежок.

С миром расставшись, сорву ароматную

    алую тучку цветка я.

Кто пожалеет, что ветки без листьев

    дрогнут, как плечи поэта?

Мох покрывает обители двор,

    платье мое увлажняет.

Дай-юй записала стихотворение полностью, но только все собрались приступить к его обсуждению, как с криком вбежали девочки-служанки:

– Старая госпожа идет!

Все бросились встречать матушку Цзя, восклицая:

– Неужели у нее такое хорошее настроение, что она решила нас проведать!

Еще издали они заметили матушку Цзя, закутанную в широкий плащ, в беличьей шапочке. Матушка Цзя сидела в небольшом паланкине, прикрытом черным зонтом. Паланкин несли несколько служанок, а за ним следовали Юань-ян и Ху-по с зонтиками.

Ли Вань первая поспешила ей навстречу.

– Остановимся здесь, – приказала служанкам матушка Цзя, а затем, обращаясь к Ли Вань, добавила: – Я приехала сюда украдкой от твоей свекрови и Фын-цзе. Ведь снег глубокий, зачем их заставлять идти за мной пешком? Мне-то в паланкине хорошо…

Девушки взяли у нее плащ и помогли ей выйти из паланкина.

В комнате матушка Цзя сразу обратила внимание на цветы сливы, стоявшие в вазе.

– Какая прелесть! – воскликнула она. – Вы умеете веселиться, но и я вам не уступлю!

Ли Вань приказала служанкам принести большой тюфяк из волчьих шкур и постелить на кане.

– Продолжайте веселиться, ешьте, пейте, шутите, – с улыбкой проговорила матушка Цзя, опускаясь на тюфяк. – Я просто решила навестить вас и самой повеселиться, потому что дни сейчас короткие и днем спать не стоит.

Ли Вань подала ей грелку для рук, а Тань-чунь поднесла палочки для еды и кубок, наполненный подогретым вином. Матушка Цзя отпила глоток и вдруг спросила:

– Что это у вас на том блюде?

– Маринованная перепелка, – ответили ей и тут же поднесли блюдо.

– Вот хорошо, – кивнула головой матушка Цзя. – Отломите мне ножку, я попробую!

– Слушаюсь! – почтительно ответила Ли Вань и, тороплива вымыв руки, сама выполнила приказание матушки Цзя.

– Не обращайте внимания на мое присутствие, – проговорила матушка Цзя, – можете смеяться и разговаривать о чем угодно. Я тоже послушаю, и мне будет веселее. И ты садись, – добавила она, обращаясь к Ли Вань. – Продолжайте, будто меня нет, иначе я сейчас же уйду!

Все снова заняли свои места, только Ли Вань передвинулась на самый край стола, чтобы быть менее заметной.

– Чем вы занимаетесь? – поинтересовалась матушка Цзя.

– Сочиняем стихи.

– Лучше бы сочинили несколько загадок к Новому году, – предложила матушка Цзя. – По крайней мере, на праздник было бы веселее, и все позабавились бы.

Поболтали еще немного, посмеялись, пошутили, и вдруг матушка Цзя заметила:

– Здесь слишком сыро, так что не задерживайтесь надолго, а то можно и простудиться. Кстати, в комнатах у Си-чунь очень тепло, давайте все вместе пойдем к ней и посмотрим, как она рисует. Мне очень интересно, сумеет ли она закончить картину к Новому году.

– Какое там к Новому году! – воскликнули все. – Хоть бы на будущий год к празднику начала лета!

– Вот так так! – удивилась матушка Цзя. – Значит, чтобы нарисовать картину, ей потребуется больше времени, чем ушло на устройство этого сада?!

Она снова вышла из помещения, села в паланкин, и