можешь не думать лишнего… Просто так уж получилось, я сам для себя решил, что недостаточно верю в то, что вколачиваю из года в год в своих учеников. А так учить нельзя… всё, что потом — было простым следствием моего тогдашнего выбора. Да ещё ты… Мальчик, хочешь совет старшего товарища?

Я кивнул, хотя ждал отнюдь не советов.

— Когда сядешь в кресло Пилота, попробуй поглядеть себе через плечо, узнаешь много нового.

Вы знаете, в те дни я был достаточно заморочен, так что даже не старался задумываться над полученной информацией. Её понимание придет позже, что, может быть, было и плохо, но зато спасало от сумасшествия. Я просто принимал молча к сведению.

— Киваешь… ты вот так же всё время кивал на моих уроках. Что ни скажи, ты киваешь. Временами было трудновато с должным спокойствием переносить эту твою привычку.

— Я киваю вашим словам, Учитель. Сейчас у меня в голове и без того достаточно сомнений.

— Неужели?

Мне показалось, что он искренне удивился. Тогда… Учитель действительно ничего обо мне не знал с того момента, как мы расстались. В таком случае…

— Тогда это тоже — Мари. Больше некому. Вы всё ещё вместе? — старик произнёс это имя с заметным неудовольствием.

— Что значит «тоже»? Почему моя жена — «тоже»?

— Жена… ну надо же, никак не подумал… Я всё время считал тебя своим лучшим учеником. Благо, и результат налицо. Но вот, Мари смогла меня не только слушать, но и научить чему-то.

— Мари… ваша ученица?

Он хитро сощурился и, мне показалось, засмеялся про себя.

— Да. Ты не знал?

— Она об этом умолчала… но почему?

— Она знает, почему. Отчего бы тебе самому не спросить?

Сарказм давался его губам с такой лёгкостью.

Вот так вот.

— Учитель!..

Но он уже разворачивался, собираясь уходить.

— Она поможет тебе прийти к самому себе. Если Мари вышла за тебя замуж, значит, любит, а любимых не бросают. Мне же пора, я дал тебе достаточно пищи для размышлений.

Учитель в чём-то оставался абсолютно прежним человеком, заставить его сойти с задуманной линии было делом невозможным. Хотя… Мари, с его же слов, в своё время это удалось.

— Учитель, подождите же!

Он всё-таки обернулся.

— Скажу тебе одно… Там, где я сейчас обретаюсь, нет места сомнениям, потому что там нет людей. Ни единой живой души, кроме меня, и это хорошо. А ты… оставаясь здесь, ты обрекаешь себя на сомнения, а именно тебе, Пилоту, сомнения должны быть чужды. Сложность моего положения именно в том, что эти самые сомнения я должен был изжить в тебе на корню, сделать из тебя идеального исполнителя предначертанного всей историей нашей цивилизации…

Мне показалось, что слово «цивилизация» было произнесено с некоторым… презрением что ли. Сейчас я твёрдо знаю, что это было. Тогда я мог только пытаться угадать.

—… но тут уже я и сам стал другим, Мари постаралась. Хотелось только попытаться дать такую же возможность и тебе, нельзя быть бесчестным со своим учеником. И вот, мы стоим здесь… я уже говорил, что не в состоянии оценить нашу сегодняшнюю встречу с позиций абстрактных добра и зла. Может, это-то и плохо.

Что же во внешности Учителя, увиденной мною вдруг с такой чёткостью, когда согбенная фигурка прошла под самой дугой уличного фонаря, показалось мне таким странным?

Одна деталь. Одежда Учителя была невероятно измята, словно он несколько дней не ночевал дома.

— Учитель, постойте!

Однако, даже сообразив это, я не стал догонять удаляющегося Учителя. Пусть идёт туда, к себе, где ему хорошо, я ещё успею понять, где же это место находится. Я так думал.

[обрыв]

Учитель был прав, когда говорил, что дал мне достаточно пищи для размышлений. Прочь неуверенность и комплексы. Я действительно иду правильным путем, пусть и не так быстро, как хотелось сначала. Заканчивающийся день принёс мне больше, чем предыдущие полгода метаний.

Учитель был непричастен к вторжениям в мою память.

Мари — тоже.

Теперь стоило применить эти сведения в деле.

Я немедленно направился к себе в кабинет, где и просидел за терминалом до поздней ночи. Мари в тот день вернулась под утро. Краешком сознания я отметил, какая она бодрая и порозовевшая. Когда её горячие губы коснулись моей щеки, я молча ответил ей встречным поцелуем, сомнамбулическим жестом расстёгивая рубашку. Я потянулся к ней навстречу. Стул, задетый мною, отчего-то загремел о пол, набив уши дребезжанием и звоном.

Её поцелуи, мысленно стонал я, так отличались от памятного видения, пришедшего из глубин леса. Что творилось в маленькой головке Мари в то время… я не имел ни малейшего представления, вот только осознание — я сжимаю сейчас в объятиях вовсе не того человека — невольно оставляло свой зловонный отпечаток.

Спать мне в ту ночь не пришлось вовсе. Наши тела разукрасились свежим рисунком из царапин и синяков. Оторвались друг от друга мы лишь в полседьмого утра, только-только успеть в Центр. Я, не завтракая, поспешил одеться и направился к поджидавшему у калитки служебному аэрону. Отоспаться успею ещё.

Последующие несколько недель прошли в жуткой суете. Отчего-то Совет решил поменять, казалось, раз и навсегда утверждённый «план развёртывания». Порядок подготовки к началу экспедиции и без того форсировался неслыханно, а тут вообще началось что-то странное. Торжественное вручение Стартового Ключа, наскоро организованное за три дня, выродилось в полный фарс, то есть как бы оно и совершилось, но никакого отклика в душе не оставило. Народ, собравшийся понаблюдать, тоже пожимал плечами, все знали, что церемония должна проводиться ровно за полгода до Старта. Или… или старт действительно сдвинули. Но отчего тогда никто ничего не знает?

Начались один за другим непонятные визиты на Эллинг, моё присутствие раз от раза именовалось всё более «желательным», я просто валился с ног, пользуясь для сна любой возможностью, пусть это минутка перерыва или полёт на аэроне на очередную «точку», отчего-то заинтересовавшую комиссию одного из Советов.

Сложилось положение, при котором я не мог даже близко подобраться к терминалу, дома же я и вовсе не был целых девять суток кряду. Изыскания мои, таким образом, опять впали в латентное состояние, но я не терял надежды, что всё-таки этот непонятно откуда взявшийся цейтнот когда-нибудь да закончится, не может же он продолжаться вечно. Можно понять, какое чудовищное (для меня, привыкшего к спокойствию и расслабленности эмоций) раздражение я испытывал по этому поводу.

Например,