по радуге“, „Тетрадь 1932 г.“ до последней „Поэмы поэтов“), или пишет архи-„политические“ холодные лозунговые версификации „на темы дня“ для газет (…) это не от сердца, что это не преемственность традиции Маяковского. Нет. Строчки в лесенку и рифмы „не такие, как у других“ и близкие сердцу Шкловского „ритмико-синтаксические фигуры“ не помогают.

Подросли мы за последние годы. Многое поняли. Многому научились. Другими глазами читаем мы Маяковского в 1940 году. И безошибочно отличаем ремесленный суррогат от подлинного Маяковского».

С. Кирсанов: «Тов. Фадеев поставил вопрос о направлениях в советской поэзии. Выяснилось существование пока двух „направлений“ — одного в составе тт. Алтаузена, Жарова, Суркова и других и второго направления поэтов „некрасовской“ традиции.

Мне кажется, что главное сейчас — это избежать этакого распределения писателей по направлениям по развёрстке президиума ССП. Не направлять в „направления“!

Дайте писателям самим самоопределиться в области принципов литературного мастерства. Тем более что направление — это не группка, а взгляды на мастерство в сочетании с практикой. (…)

Призыв Маяковского — „Чем нам делить поэтическую власть — сгрудим нежность слов и слова-бичи, и давайте без завистей и без фамилий класть в коммунову стройку слова-кирпичи!“ — полностью забыт, и то, что здесь говорилось Алтаузеном и Сурковым, опять напоминает делёж „поэтической власти“. Каждое возражение, каждое указание на ошибку в стихах эти товарищи воспринимают не как кирпич в стройку, а как удар кирпичом. Ни Лебедев-Кумач, ни Алтаузен, ни Жаров не желают согласиться ни с одним словом критики, и всякое критическое слово становится причиной организации „направления грызни“ — травли всех критикующих их. Мне брошен упрёк в том, что я написал на тему о нашей авиации шесть вещей. Но это упрёк в количестве, а не оценка по качеству. А я заявляю, что на наши советские темы буду писать много и ещё больше, а вот вы их разбирайте по существу.

Но дело и в том, что критерий качества, мерило оценок у Маяковского было другим, нежели у Суркова и его товарищей» («Литературная газета», 8 декабря 1940 года, № 60 (911).

А. Коваленков: «Тов. Фадеев сказал, что сейчас намечаются различные поэтические направления, и, в частности, упомянул, что есть направление, которое труппирует вокруг себя поэтов Лебедева-Кумача, Алтаузена, Суркова, Жарова и нескольких других. Далее Фадеев сказал, что это направление является мнимой величиной (я употребляю здесь свою терминологию и передаю лишь смысл того, что говорил Фадеев), потому что нет реальных предпосылок, которые объединили бы этих товарищей на настоящей творческой платформе. Сурков пишет, руководствуясь иными принципами, чем Алтаузен, а Жаров — иначе, чем Лебедев-Кумач, следовательно, в этом поэтическом направлении объединяющим началом является не творческая заинтересованность, а нечто иное, сказал Фадеев.

С этим высказыванием т. Фадеева я согласен. Но, развивая свою мысль, т. Фадеев сказал ещё и следующее: „Можно ли говорить о принадлежности Алтаузена к какому-нибудь поэтическому направлению, когда Алтаузену нужно учиться элементарной грамотности, когда он вообще плохо владеет русским языком, не говоря уже о поэтической форме?“ Это утверждение по меньшей мере спорно (…) Поэма Алтаузена, которая мне нравится, по своей манере и по стилистическим особенностям, гораздо ближе к П. Антокольскому, например, чем к Жарову. Стихи Суркова, напечатанные в одном из номеров „Нового мира“ за этот год, находятся на более короткой дистанции от „Ночного обыска“ Хлебникова, нежели от песен В. И. Лебедева-Кумача. Какие же общие творческие принципы могут защищать эти поэты, будучи столь разнородными?

Вопрос отпадает, ибо ответ на него может быть только отрицательный.

Дискуссия о книгах, посвящённых Маяковскому, затронула живые явления нашей советской поэзии. Первоосновой всего этого было выступление Фадеева на прошлом собрании. Я хочу вернуться к этому выступлению. Считаю необходимым возразить главным образом против второй части этого выступления. Тов. Фадеев начал с того, что он является представителем определённого направления в литературе. Нужно напомнить, что Фадеев за последнее время уже признал ряд своих литературных ошибок. Не мешало бы ему, выступая с декларацией о своей принадлежности к определённому направлению, исправить грубую ошибку и в этом вопросе. Ведь ещё совсем недавно в книжке, где собраны его статьи и речи, было сказано, что слово „направление“ надо выкинуть из нашего обихода, так как ни о каких направлениях в литературе речи быть не может.

Объектом своей критики т. Фадеев избрал несколько поэтов, которым он даже отказал в праве на направление. Под флагом эстетики т. Фадеев попытался свести литературные счёты, причём сделал это в совершенно безответственной, недостойной форме.

В чём же дело, товарищи? Живёт на нашей советской земле поэт В. И. Лебедев-Кумач. Своей работой, своим трудом, своим талантом добился т. Лебедев-Кумач любви и признания советского народа, стал одним из популярнейших поэтов нашей страны. Я понимаю и даже приветствую самую резкую критику отдельных недостатков поэзии т. Лебедева-Кумача, но критику перспективную, помогающую поэту с таким широким резонансом работы подняться на более высокую ступень поэтического мастерства. К сожалению, о критике т. Фадеева этого сказать нельзя. Она была наполнена желанием дисквалифицировать т. Лебедева-Кумача в глазах читателя. Для этого т. Фадеев привёл несколько строк и образов, которые в какой-то степени совпадают со строчками и образами других поэтов.

Вопрос о совпадении отдельных строк и образов вовсе не является столь сенсационным, как здесь пытался изобразить т. Фадеев. Я мог бы привести десятки примеров в подтверждение этого — ну, например, вспомните повесть Олеши „Зависть“ и образ: „пенсне-велосипед“. Потом этот образ, как вы знаете, повторился у Маяковского: „Профессор, снимите очки-велосипед“. В поэме Светлова „Хлеб“ была такая строка: „Словно в очередь к богу, вразвалку лежат мертвецы“. Потом эта строка почти полностью повторилась у Маяковского: „Словно в очередь к богу“, лежат западные безработные в одной из ночлежек. А сколько строчек т. Лебедева-Кумача блуждает и варьируется в песнях и стихах других поэтов!

И напрасно т. Фадеев пытался придать этому вопросу недостойную сенсационность и тем дискредитировать популярнейшего поэта советской страны.

(…) Заканчивая своё выступление, я хочу подчеркнуть, что дискуссия о книгах, посвящённых Маяковскому, могла бы принести большую пользу советской литературе, если бы с самого же начала т. Фадеев под флагом дискуссии не попытался дискредитировать поэтов, которые работают не так, как хочется т. Фадееву». (Валюженич А. Пятнадцать лет после Маяковского. Т. 2. Последние годы Осипа Брика. Кабинетный учёный. М.-Екатеринбург, 2015).

Сам Василий Лебедев-Кумач ни слова не сказал по поводу обвинений в плагиате, хотя формально должен был. Его выступление касалось отдельных поэтов и их места в советской литературе: «Поэтическая общественность просто жаждет получить ответы на ряд волнующих её вопросов и недоумений. А т. Фадеев не довёл до сих