Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это невозможно, – прошептала она.
Там, где секунду назад была ровная сухая проселочная дорога, усыпанная щебнем, теперь хлюпала вязкая темная жижа. Они стояли уже по щиколотку в ней! Лика вскинула голову, хотела поглядеть на мужа, спросить, откуда на деревенской улице взялась эта грязь, но слова умерли, так и не родившись.
Никакой деревни не было. Она сгинула вместе с домами, фонарями, заборами и уютным светом, льющимся из окон. Деревня была миражом – и сейчас он растаял без следа, оставив огромное пустое пространство.
Черное болото, окруженное лесом.
Лика читала в книжках, что самое опасное место на болоте – это трясина. Сверху – изумрудный мох и яркая зеленая трава; прелестная картина так и манит к себе! А наступишь на мягкий ковер – считай, пропал. Вот и они попались в ловушку, только им не травка-муравка привиделась, а деревня.
– Мы зашли не так далеко, можем выбраться! – воскликнул Толя.
Но уже спустя секунду оба поняли: ничего не получится. Их ноги словно кто-то цепко держал снизу; ступни будто залиты в бетон. Нет возможности сделать ни шагу, увязли накрепко.
– Что нам делать? – беспомощно спросила Лика.
Толя дернул уголком рта и ничего не ответил.
– Дети! Где дети? – Она быстро огляделась по сторонам.
Было почти темно, но все же она их увидела.
Впрочем, лучше бы не видеть…
Их было больше, чем казалось раньше, и все они, как и Лика с Толей, недвижимо стояли в болоте, вытянувшись в струнку, вскинув тонкие руки, запрокинув головы, пристально глядя в чернеющее небо.
Руки? Головы?
Уже спустя миг Лика увидела, что никакие это не руки. Ни тел нет, ни ног, ни голов. Существа, которые прикидывались детьми, стремительно менялись, превращаясь в деревья с выбеленными ветром, похожими на обглоданные кости стволами и голыми ветками. Корявые, узловатые, уродливые, они застыли по всей топи – десятки, даже сотни.
«Этого не может быть! Я сплю!» – хотела крикнуть Лика, но поняла, что не может этого сделать.
Горло и грудь сжало так, что она почти не могла дышать, тело застыло, как ледяная статуя: ни пошевелить руками, ни повернуть голову. Чувствуя, что умирает, в отчаянном усилии она повела глазами, чтобы взглянуть на стоящего рядом мужа.
Только Толи возле нее больше не было.
На том месте, где он только что стоял, вросло в Черное болото дерево с искривленными ветвями, лишенными листьев, похожими на руки, воздетые к небу в последней предсмертной молитве…
– Чего их туда понесло? – задумчиво проговорил пожилой полицейский.
Вопрос был риторический, ответа на него не требовалось. Ситуация предельно проста и вместе с тем трагична: молодые супруги Симоновы ехали в Гребенкино и, по всей видимости, попали в аварию. Разбитую машину обнаружили утром проезжающие мимо люди.
Вероятнее всего, водитель не справился с управлением. Неизвестно, насколько сильно пострадали молодожены, но вместо того чтобы дождаться помощи, они зачем-то отправились в лес. Прошли около трех километров и забрели в болото, которое местные нарекли Черным.
Возле топи следы их терялись, что позволяло считать несчастных забредшими в смертоносную трясину. Поисковая собака, которая взяла след от самой машины, села у края болота и завыла.
– Нехорошие тут места, опасные, – сказал второй полицейский и почесал подбородок. – Нет-нет да пропадает народ. Будто медом им намазано, так и тянет сюда.
Они еще долго стояли, вздыхали, курили, переговаривались, глядели в пронзительно-синее сентябрьское небо, скользили равнодушными взглядами по мертвым деревьям, что росли посреди Черного болота и напоминали замерших, застывших от горя людей, которым уже никто не в силах помочь.
Елена Дорош
По терренкурам
Основано на реальных событиях
Солнечный луч наконец пробился сквозь листву, и взбираться по становившемуся все круче терренкуру стало веселей.
Наташа шмыгнула носом – холодно все же по утрам – и включила шагомер.
Обычно она заходила на тропу со стороны Курортного бульвара, поднималась – когда не ленилась, конечно, – к «Красному солнышку», спускалась по тропе Косыгина и выходила на Ленинский проспект, чтобы там присесть за столик уличного кафе и выпить чашку капучино.
За Шахматным домиком Песик привычно свернул направо и резво потрусил по терренкуру.
С добрым утром, Кисловодск!
Песику скоро наскучило взбираться по тропинке, и он стал придумывать, как себя развлечь. Хозяйка, пыхтящая от натуги позади, компанию составить не захотела, и Песик начал играть сам с собой.
То и дело ныряя в кусты и за камни, он вытаскивал оттуда всякие интересности. Ну, будто бы его за ними посылали. За грязный пакет с остатками еды его отругали. Палку выбросили с обрыва и велели о ней забыть. Дохлая мышь вообще вызвала у хозяйки приступ паники. Все это забавляло и еще больше настраивало на игривый лад.
Терренкур становился все круче, но Наташа решила: сегодня обойдется без лени и обязательно дойдет до Лермонтова. Вернее, до его памятника на плато. Ей нравился задумчиво глядящий вдаль Михаил Юрьевич. Обычно, облокотившись на его бронзовое колено, она тоже начинала смотреть и загадывала: если сможет увидеть обе вершины Эльбруса, день сложится удачно.
Они уже почти дошли, как вдруг Песик учуял справа от тропинки что-то занятное и шмыгнул в заросли.
Наташа звала его несколько раз, и Песик наконец вылез, держа в зубах сложенный и перемотанный аптекарской резинкой целлофановый пакет.
– Фу, Песик, фу! – закричала Наташа. – Снова какую-нибудь дрянь приволок! Плюнь!
Песик, который считал, что хозяйка просто не понимает важность находки, подтащил добычу поближе, прямо к Наташиным ногам, и сел, всем свои видом демонстрируя, что при таких весомых заслугах ничего, кроме похвалы, его ожидать не может.
– Ну что с тобой делать? – глядя на его довольную морду, спросила Наташа и невольно улыбнулась.
Покупала она мини-йоркширского терьера и была уверена, что приобретает маленького лохматого дружка, которого можно будет носить под мышкой. Потому и кличку придумала для крошечной собачки – Песик. Вырос из щенка ньюфаундленд. Семьдесят один сантиметр в холке. Единственное, что совпало с первоначальной характеристикой, – цвет. Песик был редкого для своей породы шоколадного окраса.
Не ожидавшая подобного подвоха, Наташа долгое время пребывала в шоке, но потом смирилась и относилась к большой собаке, как к маленькой, то есть считала своим ребенком. И этот ребенок ее вполне устраивал – он оказался добрым, послушным и сообразительным.
Будь Песик злобным и капризным, она в силу слабости характера ни за что