— Давай экипаж возьмём, — сказала она и махнула рукой.

Впрочем, возвращение домой искупало всё: и тяжёлую корзину, и уставшие ноги, и воркотню водителя по поводу короткой и дешёвой поездки. От горячей ванны исходил пахнущий хвоей, мятой и зверобоем пар, чашка чая на табуретке рядом явственно отдавала келимасом и мёдом. Софья забралась в воду и замерла от счастья.

После обеда они с Максом сели в четыре руки сортировать травы. Домовой был на подхвате — накрывал плоские коробки плотной коричневой бумагой с проколотыми дырочками, развешивал пучки того, что должно было сохнуть, шевелил губами, считая капли масла, падающие во флаконы. Часам к пяти вечера он взмолился:

— Софья Григорьевна, матушка, праздник сегодня, вы б хоть до площади прогулялись! И мальчику не вредно ноги размять!

— Ну, ноги-то мы сегодня размяли… — усмехнулась она, распрямляясь. — Макс, хочешь прогуляться?

Тот наморщил нос, и Софью кольнуло чувство вины: она увезла сына от друзей и знакомых, от того круга общения, который вольно или невольно создаёт каждый из нас.

— Знаешь, мам, а пойдём! Только ненадолго, я завтра хочу в университет съездить, узнать, что там и как.

— И в училище, — кивнула она.

— Нет, — твёрдо ответил парень. — Извини, мам, но к друидам я не пойду. Университет, биофак, кафедра молекулярной физиологии.

— А если не поступишь?

Макс пожал плечами:

— Не поступлю в этом году — попробую в будущем. В моём распоряжении всё время этого мира.

Веселье на Сухаревской площади достигло пика, но ещё не пошло вразнос. Впрочем, в толпе то тут, то там виднелись фигуры в форме городской стражи — высокие, подтянутые, одним своим присутствием гасившие споры. Софья не удержалась и купила себе и сыну по бублику. Макс пострелял из лука в тире, подарил выигранного плюшевого медведя незнакомой девочке, потом замер возле готовящегося к подъему шара.

— Ма-ам?

— Что?

— А давай, а?

— Не боишься?

— Да ну, чего бояться-то. Зато город с высоты увидим…

— Ну ладно, если места ещё есть…

Места были. Через пять минут они уже заняли свои места в корзине, и служитель в форме махнул рукой остающимся за бортом, давая команду отдать якоря.

— Интересно, — спросила сидящая рядом с Софьей женщина, — как его называть? Водитель шара?

— Шаровод, — предположила её дочь, хорошенькая брюнетка лет семнадцати.

— Воздухоплаватель, — сказал Макс. — Ого, глядите, уже башни Кремля видно!

Им показали с высоты самые примечательные улицы и строения, гладь реки нестерпимо сверкала в солнечных лучах, зелень садов и парков была ещё лёгкой и прозрачной, яркой, совсем не запылившейся. Экипажи внизу казались спичечными коробочками, а люди — бегущими куда-то по своим делам жуками.

Когда через сорок минут шар опустился на своё место возле Сухаревой башни, неожиданно сложившаяся компания отправилась в кафе пить чай с пирогами, а потом и договорилась о встрече в выходные, чтобы посетить открытие выставки в музее изящных искусств…

Открыв входную дверь, Алексей привычно потянулся к дому, чтобы проверить, прощупать, всё ли в порядке. Дом молчал, будто спал.

— Аркадий! — позвал он, но отклика не получил.

Повернувшись к Суржикову, чтобы поделиться удивлением, он не обнаружил и его. За спиной была лишь захлопнувшаяся дверь в переулок. Неожиданно ледяная рука сдавила сердце, детективу показалось, что проход этот никогда больше не откроется, не зажжётся свет на лестнице и в комнатах, и вечность он должен будет провести вот так, в темноте и неведении. За что, за какие грехи — бог весть…

Дверь распахнулась. На пороге стоял Влад, на его плече сидел домовой, прямо лучащийся гордостью.

— Ты чего тут застыл? — спросил Суржиков.

— А, задумался… Откуда это вы вдвоём?

— Я фонари зажигал, хозяин! — поделился радостью Аркадий. — Представляешь, доверили! Я теперь полноправный домовой, устретенский, и прописан туточки.

— Поздравляю, — улыбнулся Верещагин. — Праздновать будем?

— А как же! — маленькая фигурка скатилась с плеча, взлетела по лестнице и исчезла где-то в глубине квартиры.

В кабинете Алекс устало плюхнулся в кресло и достал из кармана коммуникатор: вдруг уже звонил секунд-майор с информацией, а он и пропустил?… Но экран был пуст, холоден и мёртв. Вздохнув, сыщик отложил аппарат и достал блокнот, на обложке которого значилось: «Ботаник». Пошарил по пустым ящикам стола, выудил ручку и начал фиксировать все сегодняшние разговоры, документы, встречи полезные и пока бесполезные.

Суржиков в своей комнате скинул ботинки, растянулся на кровати, сам себя поругал за это, но вставать не стал: лежалось хорошо. Правильно лежалось. С некоторым изумлением он понял, что изрядно устал за этот день. Наверное, примерно так же, как уставал в день премьеры: не мышцами и костями, а всей душой, прикреплённой к телу.

С кухни потянуло жареным луком и грибами, погружающийся в дрёму мозг это отметил, но лень победила, и Влад уснул уже крепко и всерьёз. Он не слышал, как Аркадий звал его ужинать, как в дверь постучал, а потом и вошёл шеф; бывший актёр спал и видел, как он играет лорда Генри в «Портрете Дориана Грея»…

Наконец все собрались за столом, не прошло и получаса. Вернулись домой Софья и Макс, стыдливо жмурясь, возник инспектор, пришёл, протирая глаза, Суржиков. Алекс окинул взглядом блюдо с горой пирогов, копчёную селедочку по-польски, под слоем смешанной с луком сметаны, солёные рыжики, вазочку с икрой, свежий хлеб, и сказал решительно:

— Нет, Аркадий, так дело не пойдёт. Шампанское тут не пляшет, а по рюмке зубровки за твою прописку мы должны выпить.

— Я не буду, — отказалась Софья. — Мне нельзя, каналы целительские нарушаются.

— Я тоже пас, сам знаешь, — развёл руками Суржиков.

— А я буду, — сурово кивнул инспектор. — Мне после дежурства и полного рабочего дня даже и положено!

Окно столовой было распахнуто настежь. С улицы тянуло запахом свежих листьев, хлеба и почему-то шашлыка. «С ярмарки, наверное!» — подумал Алекс, и в этот момент его коммуникатор засигналил, на экране появилось лицо секунд-майора Бахтина, а в открытое окно влетела небольшая белая птица, села на стол возле Софьиной тарелки и обернулась письмом.

— Верещагин, друг ты мой разлюбезный! — сказал начальник розыскного отдела, сочась непередаваемым ехидством. — Не желаешь ли ответ на свой вопрос получить?

— Желаю, батюшка Сергей Иванович, и ещё как желаю! — в тон ему ответил Алекс. — Что делать велишь?

— Сюда подходи, мы и поговорим… Тебе ж два шага до Панкратьевского, — это было сказано уже серьёзно.

Алексей открыл было рот, чтобы согласиться, но посмотрел на белое, опрокинутое лицо Софьи, и ответил: