что не четыре, как у главного пахана, да? — усмехается Ферик. — Но вот что скажу, ребятки. Шутки шутками, но могут быть и дети. Понимаете вы меня? Нам сегодня пощёчину влепили…

— Не всем, — усмехается Цвет. — Итальянцу не сумели.

— А он схватил нападавшего? — спрашивает Матчанов.

— Нет, тот шустрее оказался.

— Значит, — резюмирует Ферик, — и ему влепили.

— Фархад Шарафович, — меняю я тему. — Расскажите, пожалуйста, где у вас инцидент произошёл.

— На крыльце ресторана «Самарканд».

— Вы входили или выходили?

— Выходил, как раз. А этот ждал меня, стоял там рядом.

— А вы часто там бываете?

— Нет, Егор, редко очень. Встреча была, вот и приехал.

— Неплохо было бы проверить того, с кем встречались, — говорю я. — Потому что вполне логично предположить, что мотоциклист этот либо следовал за вами с самого начала, либо был проинформирован, где и во сколько вы будете.

— Да, вы правы, друзья мои. Вы правы. Я тут по своим каналам собираю информацию. Надеюсь, в ближайшие пару дней прилететь. Тогда всё обсудим с вами и решим, что делать.

— Айгюль там с вами? — спрашиваю я.

— Да, здесь вот сидит. Подойди, Гуля, Егор спрашивает про тебя.

— Смотрите, никуда её одну не отпускайте, — говорю я.

— Да он и так не отпускает, папочка, — усмехается она в трубку. — Привет от старых штиблет.

— Привет, — улыбаюсь я. — Ты гляди там, не пренебрегай безопасностью.

— Я и не пренебрегаю.

— Ну, и правильно, — хвалю её я. — Скажи лучше, как там дядя твой, а то он храбрится, правду не сообщает.

— Бледный, но бодрый, — отвечает она. — Привезу его скоро, сам посмотришь.

Мы прощаемся с Фериком и я замечаю Ефима, сидящего за столиком. Он остановился в «Москве» и мы договаривались о встрече. Ещё и Платоныч скоро подъедет.

— Ефим Прохорович, я вас категорически приветствую! С приездом!

— Егор! — расплывается он в улыбке. — Наконец-то увиделись. Сто лет уж с последней встречи прошло.

До чего на Табакова стал похож, не назвать бы его Олегом Павловичем. Подтягивается Большак.

— Лидочка, пришли нам, пожалуйста, французский коньячок с вип-набором.

— Сейчас сделаю, — улыбается она.

— И коробочка там стоит в пластиковом пакете.

— Поняла.

Она отходит.

— Погоди, — удивлённо провожает её взглядом товарищ Ефим. — Это не та ли милиционерша, что у Гусыниной в гастрономе?..

— Ну, Ефим Прохорович, вы даёте, — смеюсь я. — Вы же здесь не впервый раз уже, а только сейчас рассмотрели её?

— Да, — качает он головой, — только сейчас. Так она или нет?

— Она, Острый Глаз.

Большак смеётся. Бармен приносит нам бутылку по-настоящему французского коньяка, шоколад, выдержанный сыр и ароматную бастурму, которую мы не так давно освоили сами. Собственно, только для своих точек, практически. Объёмы пока небольшие, но, лиха беда начало, как известно.

— О, какое непростительное буржуйство! — прищёлкивает языком Ефим. — Да вы тут настоящие акулы. Пресыщенные и, скорее всего, совершенно развратные.

— Ефим Прохорович, — неодобрительно тяну я. — Ну, что же вы такое недальновидное говорите? Может, мы, конечно и акулы, но не буржуйские, это уж точно. Коммунистические, мы акулы коммунизма, уже сейчас рисующие в мозгах адептов картины грядущего удовлетворения насущных и не только насущных потребностей. От каждого — по желанию, а Ефиму Прохоровичу — всё, что он потребует. Вы спросите, почему? А я отвечу, потому что мы члены одного и того же коммунистического клуба.

Подходит Лида и подаёт мне пакет с часами.

— Стоп-стоп-стоп, товарищ, — качаю я головой, замечая взгляд Захарьина, каким он её одаривает. — А вот эти потребности удовлетворяйте сами, в смысле, без Лиды, поскольку женщина она замужняя, а муж её настоящий корсар. Впрочем, забудьте вы о ней, есть вещи поинтереснее. Вот, например, то что я держу в руках. Видите надпись на пакете? Смотрите. Да читайте, читайте вы.

— Ролекс? — удивлённо произносит он.

— Такое ощущение, будто это слово кажется вам неприличным.

— Да нет, — пожимает он плечами и принимает пакет. — Ого, коробочка красивая какая. В ней хранить можно что-нибудь.

— Точно, — с улыбкой соглашается Большак. — Например, золотые часы.

— Чего-чего?

Захарьин добирается до коробки и мы его теряем. Глаза его вспыхивают огнём, слово видят знаменитое кольцо, то самое, которое «моя прелесть»…

— Это что? — бормочет он.

— Похоже на портативную машину времени, — усмехается Платоныч.

— О! Друзья! Невероятно! Егор, а ты умеешь держать слово! Я ведь не забыл, что ты мне часики обещал, правда не думал, что вот… ёлки… О-о-о! Что вот такие будут. Швейцария, твою за ногу.

Он натягивает часы на руку и застёгивает браслет, сразу оказывающийся практически впору. Запястья-то у него не тоненькие. Он со счастливым видом любуется чуть отставленной в сторону рукой и блаженно улыбается.

— Это от нас с Юрием Платоновичем, — заявляю я. — На долгую крепкую память. Носите на здоровье. В знак искренней преданности и нерушимой дружбы.

— Спасибо, спасибо, друзья мои. Как же я без вас скучаю. Умчались в Москву, а меня там бросили одного. Нехорошо это.

— Так вы приезжайте почаще, — улыбается Большак.

В общем, сидим мы в обстановке всепроникающей и глубокой любви, чему очень даже содействует блеск презренного металла и старые виноградные спирты, использованные для производства коньяка.

— Ефим Прохорович, — говорю я. — У нас к вам дело имеется.

— Дело? Прямо дело? Или просьба?

— Прямо дело, конечно, — киваю я. — Нам надо, чтобы одно из ваших городских предприятий выдало сверхнормативную продукцию.

— Какое это?

— Химкомбинат, — говорит Большак. — Нужно по десять тысяч тонн мочевины и селитры.

— Так э-э-э… — подвисает Ефим.

— Ну, это же немного, — улыбаюсь я.

— А куда, — пытается сообразить Захарьин. — На Китай?

— Нет-нет, по расширенному плану Минсельхоза.

— Так это ж причём? Не то министерство… А с министерством минудобрений?

— Завтра с Петрищевым поговорю, — кивает дядя Юра. — Там проблем не будет.

— Ну, а от меня что требуется, в таком случае? — не понимает Ефим и машинально прячет часы под манжет рубашки.

— Как что! — подливаю я ему в пузатый бокал.