что-то довольно странное. За моей спиной, на тротуаре раздаётся совершенно несоответствующий моменту звук.

Я даже сначала не успеваю сообразить, понять, что именно в нём не так. И лишь, когда начинаю поворачиваться, приходит озарение. Мотоцикл! Это звук мотоцикла.

И точно, на тротуаре останавливается мотоцикл. Через опущенное чёрное забрало лицо мотоциклиста я рассмотреть не могу. Да и… какая разница. Разницы нет, потому что всё внимание я переношу на его руку, в которой оказывается зажатый пистолет. И пистолет этот оказывается наставленным на меня. Твою дивизию…

10. А вместо сердца пламенный мотор

А я, честно говоря, не думал, что они рискнут сюда сунуться. Вроде же показательно отшлёпали. Преподали науку, заставили бабки собирать, а им всё ни по чём. Впрочем, в Питере и Ташкенте тоже шлёпали, да не в коня корм. Придётся пройтись по ним нашим «Торнадо». Если Злобин согласится или даже Андропов.

Блин, неудобно может получиться. Андропову, значит, я открылся, а вот проверенному соратнику по борьбе нет. Расстроится ведь мой друг Де Ниро. И обоснованно, между прочим, расстроится.

Глупо, конечно, думать о всякой чепухе, когда на тебя направлена чёрная дыра ствола. А отрезок времени между тем, как указательный палец опускается на спусковой крючок и нажимает на него очень небольшой. Просто до смешного небольшой. Обычно. На практике…

Смотри-ка, а ствол тоже с глушаком. Не из нашей ли пещеры ведёт этот след? И кто они, всё-таки, грузины или азербайджанцы? Или этническая принадлежность — это лишь ширма? А если…

Додумать я не успеваю, потому что раздаётся выстрел. Щелчок, едва различимый в грохочущем городе. Звук, растаявший в шуме огромного мегаполиса и неуслышанный бегущим по своим делам людьми. Какая чудовищная штука… Щёлк… и чья-то жизнь обрывается. Полностью останавливается.

Все те же самые люди, не замечая чьего-то отыгравшего финала, продолжают мчаться дальше, совершая привычные действия и перебирая ногами в своих колёсах, как хомяки и белые мыши. Всё остаётся как было, а кто-то, принявший пулю, выпадает из этого монотонного, по сути, и однообразного контекста.

Но, как бы то ни было, хорошо, что этот кто-то не я. А ещё хорошо то, что в результате этого щелчка, сопровождающего полёт смертоносного жала, никто другой тоже не выпадает из жизненного контекста.

Момент, конечно, получается весьма острым. И на долю секунды я оказываюсь незащищённым и уязвимым. Правда, когда я поворачиваюсь к мотоциклисту и замечаю в его руке пушку, сзади к нему уже летит Виктор.

Алик стоит рядом со мной, а вот Витёк находился чуть поодаль, страхуя мой проход от парадного подъезда ЦК ВЛКСМ до автомобиля «Волга» чёрного цвета. И теперь, когда рука мотоциклиста выпрямляется, направляя в мою сторону оружие, Виктор уже подныривает под эту самую руку.

Наездник железного коня явно не собирается выступать с прощальным напутствием, подражая героям кинокартин. Он просто и деловито вынимает из-под полы короткой кожаной куртки свою аркебузину и сразу начинает нацеливать мне её в грудь.

Витёк, выскакивая из-за спины этого чёрного рыцаря, не мешкает ни мгновенья и бьёт по руке с пистолетом снизу вверх, и тут же, практически одновременно, херачит локтем ему по горлу, заставляя откинуться назад и, потеряв равновесие, упасть навзничь и оказаться придавленным мотоциклом «Ява».

А я говорил, не рычи…

Шлем, защищающий подбородок, мешает, конечно, уделать его с первого удара, но тут уж начинает действовать Алик, прыгая на поверженного убивца, как Чингачгук, вождь апачей. Он опускается ему на грудь, Витёк срывает шлем, а Алик разит беспощадными ударами по беззащитной роже.

— Проходите, товарищи! — прикрикиваю я, распугивая, начинающих кучковаться вокруг нас прохожих. — Работает милиция! Проходите, не задерживайтесь!

В итоге мотоциклист оказывается в багажнике, а Виктор на мотоцикле. Алик прыгает за руль машины, а я рядом с ним, на пассажирское сиденье.

Мы срываемся с места, оставляя за собой недоумённые возгласы сограждан. Не исключаю, что некоторые особо сознательные записали или запомнили наши номера и уже звонят по телефону ноль-два. Хорошо, что от начальника ГАИ у нас есть талон, дающий право быть правым.

Разговор с Наташкиным начальником приходится отложить. Ну, не ехать же к нему с человеком в багажнике. Хотя, это можно было бы продемонстрировать, как наглядный аргумент. Наглядная агитация, так сказать. Но нет, ей же там ещё работать. Поэтому мы едем сразу на базу, где у нас имеется секретный подземный бункер, КП, оборудованный несколькими, закрываемыми наглухо помещениями со всеми удобствами.

Ассасин таращится, крутит головой, пытаясь понять, куда он попал.

— Смотри-смотри, запоминай, если сможешь выйти, расскажешь своим как выглядит частная советская кича. Ты грузин? Алё? Язык прикусил что ли?

Вокруг военные в странной необычной форме, красивой и удобной, всё странное и непонятное, вот он и не возьмёт в толк, куда попал.

— Ребят, дайте ему позвонить, пусть доложит папе с мамой, что жив. Хочешь позвонить, кацо? Да скажи уже хоть что-нибудь.

Нет, не говорит, только щерится, как зверь. Но от звонка не отказывается. Озираясь на парней, которые совсем не похожи на вертухаев и держатся уверенно, но свободно, он набирает номер. Но как только начинает говорить, я подхожу и отбираю трубку.

— Алё, генацвале, гамарджоба. Физкульт привет, в натуре!

— Э-э, ты кто такой, а? — раздаётся раздосадованный голос с акцентом. — Дай Давиду трубку.

— Посмотрю на твоё поведение. Я Бро, а ты кто? Лягушка-лаврушка? Давай, скажи, чтобы знать, кого благодарить.

— Ты чё несёшь, чмо!

— Ах, как мне нравится, как ты красиво по-русски говоришь, — усмехаюсь я. — Ладно, слушай сюда, оху*вшая тварь, два раза повторять не буду.

— Э-э! Ты чё там…

— Давид твой у меня, как и предыдущие парламентёры, кто там у нас? — я поворачиваюсь к своим парням. — Кто у нас, Пецо что ли?

Они кивают.

— Итак, даю тебе неделю, слышишь, жопа безымянная? Одну маленькую недельку, впрочем, если она у тебя последняя, покажется самой длинной в жизни.

— Чё ты там блеешь⁈ — раздаётся в трубке. — Ты кто такой вообще?

— Ты не очень вежливый, да? — хмыкаю я. — В общем, я хамов недолюбливаю. Слушай сюда и не говори, что не слышал. У тебя одна неделя, с тебя десять лямов, полное подчинение, присяга Цвету и… и всё. Этого мне достаточно. И твой Давид и Пецо, или как там его, едут домой. Если нет, им, тебе и всем твоим корешам грузинским и азерским пи*да. Я закончил.