Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Басманов целовал прямо здесь и трогал за шею совсем не ласково. Он не научился быть нежным. Привык, что ему не сопротивляются. Перед ним все покорно встают на колени. Привычки бывают пагубными.
— Кхм… брат, ты не перепутал? — раздается голос Давида совсем рядом.
Наконец, мой рот оставляют в покое. Я делаю глоток воздуха и пытаюсь подняться с горы мышц.
Пока сильные руки не приколачивают меня обратно.
Черт!
— Давид, ты еще здесь? — Рустам недоволен.
— Твою жизнь спас я, а целуешь ее, — в голосе Давида звучит напускная обида.
Я смеюсь. Сначала тихо, затем в голос.
— А что, мне тебя целовать? Ну, иди сюда.
— Избавь, — морщится Давид, — к тебе тут врач пришел. Мозги вставлять, надеюсь.
Я резко поднимаюсь с жесткой груди и отшатываясь от Басманова. В палату входит мужчина лет тридцати, на вид — ровесник Рустама.
Поздоровавшись с нами, он сразу переходит к делу:
— Почему ты прогнал медсестру? Рустам, что это за выходки? Мы тебя еле спасли, ты помнишь? Сейчас же ложись под капельницу! Тебе нужен покой, и только.
Я кусаю истерзанные губы и вспоминаю аварию. Вспоминаю кровь и Басманова без сознания. Давид был прав: Рустама не только спасли, но и сделали из него огурчика. Сейчас лишь шрам на его левом виске напоминал о случившемся.
Мужчина в белом халате обводит нас серьезным взглядом и указывает на дверь.
— Гости на выход. Приемные часы окончены.
— Эй, дружище. Ко мне невеста пришла, — понижает голос Рустам, — на потом перенеси!
Уперев руки в бока, доктор выключил в себе доктора. И включил товарища. Это я поняла по тону:
— Какой ты борзый стал, Рустам. Либо ты ложишься под капельницу, либо я тебе голову сверну. Сам спас, сам и убью.
Молнии летали по палате. Доктор оказался непростым, раз может заявлять такое Басманову. Другой бы на его месте давно замертво упал.
— Без головы обойдемся. Веди свою медсестричку, — чертыхается Басманов.
А затем переводит на меня темнеющий взгляд:
— А ты притормози-ка. Есть один разговор, родная…
— А ты притормози-ка. Есть один разговор, родная…
Боже… Какой разговор?
Мысли закрутились вихрем. Значит, Рустам не забыл. Не простил.
От мысли, что его люди проследили за Максом в аптеке, и теперь Рустам все знает, мне становится плохо. Я и сама не готова к новости о внезапной беременности… я ничего не решила. А Басманов решать точно не позволит.
— Сначала скажи, как ты себя чувствуешь, Полина?
— Хорошо себя чувствую. Я же сказала тебе, что я просто забыла поесть, — стараюсь говорить уверенно.
— Давай я тебя к врачу отведу…
— Нет! — едва не вскрикиваю и тут же прочищаю горло, — тебе лежать нужно. Не вздумай, Рустам. Я сама схожу.
Я замедляю шаг, затравленно смотря на Рустама. Настроение Басманова меняется вмиг. Рустам знает о тесте или нет? Как себя вести? Это была проверка: признаюсь ли я сама о беременности или не признаюсь?
Черт. Его взгляд не читаем…
Молюсь всем богам о спасении, как внезапно дверь в палату распахивается, являя нам злого Давида. Он зашел в палату с мрачным лицом и полыхающими темными глазами. Прямо копия Рустама в момент бешеной ярости.
У него срочная новость.
— Рустам, мы получили ответ от Булата. Отец Дианы отказался везти дочь в Москву. Шах пошел на попятную. Отказал мне с ней в браке.
Басманов хмурится, забывая обо мне на время. О нашем разговоре забывая.
Я спокойно выдохнула, урывками глотая воздух. Что ни день, то испытание.
— А почему? Что за своеволие… Сколько времени наш отец прождал его ответ? — Рустам задумчиво касается подбородка.
— Месяц! Весь месяц он водил нас за нос! — взревел Давид.
Басманов-младший в бешенстве. Я делаю шаг поближе к Рустаму и даже радуюсь его моментальным объятиям. Не хотелось бы мне попасть под горячую руку Давида.
— Я уже выслал своих людей к Булату и Эмину. Хочу узнать, почему моя невеста так и не выехала за пределы Волгограда, — цедит Давид.
— К Эмину… зря ты. Боюсь, от Эмина живыми твои люди уже не вернутся. Похоже, что наш дядя уже давно ничем не управляет в Волгограде. Ты бы узнал, какие отношения связывают Эмина и Диану. Возможно, девчонка уже стала Эмину принадлежать. Неродные все-таки, им можно. Глаз положил на Диану или так же, как и ты, за властью двинулся.
Давид крепко сжимает руки в кулаки. Я впервые вижу его в ярости и уже заочно сочувствую Эмину. Перейти дорогу Басмановым означало подписать себе смертный приговор.
— Сообщу, когда оттуда вернутся мои люди. Но Рустам! Так и знай: этого унижения я не прощу. Даже нашему дядюшке.
— Не распаляйся, — властный голос Рустама разнесся по палате, — переговорим с нашим отцом сначала. Возьми себя в руки.
— Из принципов я Диану заберу. Из принципов! — рычит Давид.
— Брат! — взревел Рустам в ответ, — наберись терпения! Не спорь со мной!
— Я все сказал. Если Эмин моих людей тронет, то считай, он первым войну развязал. Не жить ему. Булат просто старый дурак, раздразнил и отказал мне! Но я Диану в качестве трофея себе заберу. В любом случае заберу.
Я распахиваю глаза, шумно сглатывая. Что я там говорила? Давид и безопасность? Давид — это вулкан, и безопасностью здесь даже не пахнет. Он огонь и оружие, полыхающие огни разгорающегося пожара.
Давид покидает палату, унося с собой грозы и молнии. Последнее слово осталось за ним. Я уверена, Рустам поддержит брата. Заберут они бедную Диану из рук влюбленного Эмина.
С дьяволом мы остаемся наедине. Нарушая запреты, Рустам приближается ко мне вплотную. Я шумно дышу.
— Не бойся Давида. Тебе не стоит.
— И что, ты поможешь ему Диану выкрасть? Я бы хотела с ней познакомиться тогда, — шепчу осторожно.
— Я решу. Ты не суйся, куда не нужно, — говорит почти нежно.
Я киваю, пытаясь переварить услышанное. Начинается война за бедную девочку, которая даже ни о чем не подозревает. Боже…
— Конфета, я завтра выпишусь. Обещаю, — резко меняет тему.
— Главное, чтобы ты поправился, — киваю осторожно.
— И все? Ни поцелуя, ни радости? Нихрена ничего?
Басманов хмурится и за подбородок хватает меня. На себя смотреть заставляет.
Тема разговора резко меняется, заставляя мое тело покрыться мурашками. Значит, он не знает о тесте и моей предположительной беременности. Его волнует отсутствие моих поцелуев.