Но времени залечивать старые болячки совсем не было. Мне нужно было работать, и, к счастью, мне удалось убедить Майка Стюарта составить правильный акт. Ронда организовывала для нас выступления в кабаре, отелях и казино. Посетители в этих заведениях хотели видеть исполнителей постарше и более прилежного вида. Я же не была привыкшей к этому – меня всегда тянуло назад, на сцену к музыкантам и танцорам, мне хотелось выбирать то, что я буду исполнять, выбирать для себя костюмы (особенно от известного дизайнера Боба Мэки, которого я встретила, когда работала с Шер), а также давать концерты по своему собственному графику. Ведь теперь я, наконец, стала независимой.

Я старалась концентрироваться на том возбужденном состоянии, которое каждый раз подталкивало меня к выходу на сцену. И по правде говоря, совсем не имело значения, смотрят на меня пять человек или пятьсот – я всегда верила, что и для небольшого числа людей я тоже должна устроить грандиозное представление, стараясь при этом изо всех сил. Меня не волновали проблемы с гардеробом (в один из вечеров я и мой костюм для номера «Big Spender & Downhill Stuff»[19] так и не нашли друг друга!) и то, что на каждом моем выступлении появлялись приставы.

Тяжело было быть все время в разъездах, но возвращаться домой было не легче. Когда я отправлялась на гастроли, я всегда договаривалась с кем-то, кто мог присмотреть за мальчиками, накормить их. Это могла быть домработница или моя мама с Эллин. Я называю их «мальчиками» по привычке: Крейг, Айк-младший, Майкл и Ронни были на тот момент молодыми мужчинами. Однажды я пришла домой и застала типичную сцену из мультика про «холостяцкую вечеринку». Невообразимый бардак! Я едва смогла подняться по лестнице: повсюду было столько мусора. «Ой, это мама», – сказали они друг другу с сожалением, когда я застала их врасплох. Я подумала, что они достаточно взрослые и знают, что делают, поэтому я это допускала.

В другой раз я вернулась с гастролей в пустой дом. Было Рождество. Не помню, где были мальчики, но я осталась совсем одна. Я разожгла огонь в камине (с самого детства я любила камины), села в гостиной и так встретила праздник. Под елкой был один единственный подарок – ваза от моей юридической фирмы (я до сих пор храню ее). Помню, я подумала тогда, что в этой вазе самые красивые цветы, которые я когда-либо видела. Возможно, мне так показалось, потому что это был мой единственный подарок на Рождество. Но меня это не расстроило. Каждый раз, когда я оказывалась в подобной ситуации, я всегда принимала ее. Вместо того чтобы расстраиваться, я напоминала себе, что я дома и могу насладиться тишиной и покоем. Счастье – это естественное для меня состояние.

Чем больше времени проходило после нашего разрыва с Айком, тем меньше терпения у меня оставалось на проявления его больной психики. Он до сих пор преследовал меня и часто появлялся, когда я меньше всего ожидала его увидеть. Однажды ночью он и двое отморозков приехали в аэропорт, откуда я должна была отправиться на концерт. Айк пытался грубо обращаться с моими музыкантами и парнем, которого я наняла в качестве телохранителя. Я путешествовала в присутствии охраны, потому что никогда не знала, что может случиться. Музыканты посмотрели на Айка так, как будто хотели ему сказать: «Даже не думай создавать проблемы». Они хотели попасть на рейс, попасть на свою работу, и я успокоилась от того, что они оказали мне такую поддержку.

Затем Айк уставился на молодого телохранителя, который не знал его, и сказал: «А кто ты такой, черт возьми?» Я никогда не разговаривала в таком тоне, и мне стало не по себе. Бедный мальчик, наверное, думал, что его работа заключалась только в том, чтобы следить за чересчур активными поклонниками, но никак не догадывался, что ему придется иметь дело с разъяренным мужем с поганым языком. Айк к тому же добавил еще одно оскорбление: он назвал парня «колбасной жопой». Парень был немного тучным, но он никогда раньше не слышал такого ругательства. Айк не был в курсе, что эта самая «колбасная жопа» имеет связи с лос-анджелесской мафией. Я тоже об этом не знала, пока на следующий день мне не позвонил приятный мужчина, который сказал, что знает, что произошло в аэропорту, и спросил, нужна ли мне помощь, чтобы разобраться с Айком. Думаю, они хотели предложить убрать его. Я растерялась, не знала даже, что сказать, и передала трубку Ронде.

Это немного напоминает сцену из комедии, однако тогда было действительно страшно. Было даже опасно. Никогда не знаешь, на что способен Айк со своими отморозками, ведь при них было оружие. Думаю, именно тогда я действительно поняла, что тут не до шуток. Люди разводятся, но все обходится без оружия и побоев. Пришло время ускорить бракоразводный процесс.

Было много споров по поводу раздела имущества, и казалось, что это не закончится никогда. В день, когда мы отправились к судье, чтобы обсудить условия развода, Айк бросал на меня угрожающие взгляды. Мне хотелось сказать: «Ты такой идиот. Ты думаешь, ты и сейчас можешь влиять на меня? У тебя нет власти надо мной». Судья обратился ко мне: «Мадам, что вы хотите?» Я сказала, что оставила кое-какие драгоценности в студии. В ответ на это Айк огрызнулся: «Там нет никаких драгоценностей».

Я понимала, к чему это приведет. Айк использовал бракоразводный процесс, чтобы как можно дольше мы были связаны друг с другом. Была бы постоянная война, все больше и больше споров, и оставался только один способ покончить с этим. Я сказала судье: «Забудьте о драгоценностях. Забудьте обо всем. Все это кровавые деньги. Я ничего не хочу». Он спросил, уверена ли я в этом. Я ответила, что уверена на все сто процентов. Однако у меня все же было одно требование. Я хотела и дальше продолжать использовать имя «Тина Тернер», а оно принадлежало Айку, так как именно он заполучил все права на этот товарный знак с самого начала существования Ike and Tina Turner Revue. Судья вынес решение в мою пользу, и я вышла из зала заседания с именем Тина Тернер и своими двумя «Ягуарами» (один из них от Сэмми Дэвиса-ладшего, другой – от Айка).

Теперь это кажется забавным – нет денег на еду, аренду, другие нужды, нет денег, чтобы оплатить счета, но зато есть два «Ягуара»! Я знаю, что думал в тот момент Айк. Эта тетка слишком старая. Она ничего не добьется. Опять отрицание. И это никак не проходило. Мой возраст (мне тогда было тридцать девять), пол, цвет кожи и то время, в котором я жила, – все было против меня. Знаете, что я говорю людям, если они спрашивают: «Что вы делаете, когда все шансы не на вашей стороне?»? Я говорю: «Нужно двигаться дальше. Ни в коем случае не останавливаться. Неважно, что вам дали пощечину – подставьте другую щеку. Вам больно? Нет времени думать, что вам плохо, нет времени задумываться о том, что в прошлом кто-то сделал вам плохо. Вы просто обязаны двигаться дальше».

[20]

Именно это я и делала. Я просто продолжала двигаться. Я никогда не говорила: «У меня нет этого, у меня нет того». Я говорила: «Пока у меня этого нет, но я получу это». Для меня жизнь была своего рода танцем, где я продумывала каждый шаг и, что еще важнее, то, когда именно сделать этот шаг.