укрытия на внешний мир. Ибо, хоть они и живут в заточении под строгим надзором, жизнь большого города со всеми ее страстями, суетой и романтикой от случая к случаю, словно блуждающий пытливый луч света, проникает в темноту сердец этих табуированных женщин, будоража их детские умы, пробуждая в них живой интерес к непознанному и наполняя смутной тоской.

В этих стенах с некоторых пор прятались беглецы и греховодники всех мастей – всякого социального положения, со всех районов города, – для которых обнаружение означало смерть. Но здесь, в своем прибежище, они были неприступны. Здесь женщины, переодетые мужчинами, и мужчины в нарядах женщин скрывали самые злостные пороки и преступления, одновременно гнусные и ужасные, и самые противоестественные, какие только способен измыслить человеческий ум. Это был склеп, где люди гнили, разлагались живьем; обитель мрака и одиночества, откуда навсегда были изгнаны счастье, надежда, свобода, истина; незыблемой оставалась лишь материнская любовь.

Король [71] был средоточием света и жизни, сияющим диском, вокруг которого роились эти странные мухи. Большинство женщин, составлявших его гарем, были благородных кровей – самые красивые дочери сиамских вельмож и принцев соседних зависимых государств. Покойная королева-консорт приходилась ему единокровной сестрой. Агенты, обосновавшиеся в Пекине, Фучжоу и разных уголках Бенгалии, ежегодно поставляли в королевский гарем молодых китаянок и индианок. Но, помимо этого, год за годом немалые суммы предлагались через частных поверенных в Бангкоке и Сингапуре за красивую англичанку знатного происхождения, которая стала бы украшением великолепной коллекции королевских женщин. Я покинула Бангкок в 1868 году, и к той поре желанная особа пока еще не появилась на рынке. Хитрые commissionnaires [72], дабы не потерять доходное место и заработать на жизнь, время от времени посылали Его Величеству пикантное фото какой-нибудь британской Нурмагаль, которая якобы уже была на пути в гарем. Однако товар до покупателя так и не доходил.

Если б король питал склонность к галльской экзотике, пожалуй, его требование было бы удовлетворено скорее. Я помню немало щедрых предложений от француженок, которые вкладывали свои carte [73] в адресуемые ему письма. «Предложения» были более удивительные и настойчивые, нежели многие из тех, что мне по долгу службы случалось переводить. Но капризный король испытывал ужас перед интригами французов, будь то священники, консулы или lioness [74], с которыми он был исключительно бдителен, опасаясь, как бы стараниями одной из этих сирен-авантюристок он не обзавелся франко-сиамским наследником трона божественных Пхрабатов.

Как и многие главные члены королевской семьи, Его Величество вставал в пять часов утра и тотчас же съедал легкий завтрак, который приносили ему дамы, обслуживавшие его ночью. После чего в сопровождении этих дам, своих сестер и старших детей он спускался на длинную дорожку, проложенную по всем аллеям от одних ворот до других. По левую руку Его Величества выстраивались в ряд по старшинству титула сначала его дети, затем его сестры-принцессы и, наконец, жены, их фрейлины и рабы. Перед каждым ставили большой серебряный поднос с вареным рисом, фруктами, пирожками, сельдереем. На некоторых даже лежали сигары.

В начале шестого распахивались ворота Пату Дхармина («Врата Достоинства»), в народе называемые «Пату Бун», и по обе стороны от них вставали на страже амазонки. Затем появлялась процессия священнослужителей в составе ста девяноста девяти человек, которых справа и слева сопровождали воины, вооруженные мечами и дубинками. Входя в ворота, через которые они всегда появлялись, монахи распевали:

– Вкушая мясо, помни: это тлен! Ешь, только чтобы жить и познавать себя, увидеть свою истинную суть! И говори ты сердцу своему: «Я землю ем лишь для того, чтобы придать ей жизнь».

Завтрак священнослужителей

Потом священнослужитель, возглавляющий процессию, выдвигается вперед, опускает глаза и с выражением почтения на лице протягивает чашу, которая висит на веревке, перекинутой через его шею (до сей минуты эта чаша была спрятана в складках его желтого одеяния). Члены королевского семейства даруют монаху фрукты или пирожки, рис или сладости. То же самое делают все его братья. Если случайно кто-то из домочадцев короля замешкался, не успев подготовить свой дар, монахи не останавливаются и не ждут, а продолжают медленно продвигаться вперед, принимая – ни словом, ни взглядом не благодаря – лишь то, что дается им по доброй воле. Когда замыкающий процессию получает свои дары, монахи, все так же распевая, уходят через ворота под названием Дин, или на придворном языке Притхри («Врата Земли»).

После король со всей свитой направляется в свой личный храм – Ват Сасмирас Мандатхунг [75], названный так потому, что Его Величество возвел это святилище в память о своей матери. Храм представляет собой сооружение чарующей красоты, где оформлением декора занимались японские мастера, богато украсившие стены оригинальными композициями с изображением многочисленных перевоплощений Будды.

Здесь Его Величество один поднимается к алтарю, звонит в колокольчик, провозглашая час молитв, зажигает сакральные свечи и преподносит белый лотос и розы. Потом он час проводит за молитвами и чтением текстов из парамиты «Праджана» и сутры «Пратимокша» [76].

По завершении службы король снова идет отдыхать, но в компании уже других женщин. Те, что ублажали его ночью, отпущены; их призовут через месяц, по крайней мере не раньше, чем через две недели, если только король не пожелает отметить своей благосклонностью ту, что особенно ему угодила или как-то по-особенному развлекла. Но большинство тех женщин добровольно прислуживают ему каждый день.

Утренние часы Его Величество обычно проводил в своем кабинете, либо диктовал и писал письма на английском языке, которые затем отсылали по назначению. Для короля восточного государства его завтрак – это весьма скромная трапеза, но обставлена она с впечатляющей церемонностью. В передней величественного зала, украшенного причудливым резным орнаментом и позолотой, ожидала толпа женщин. Сам король восседал за длинным столом, возле которого двенадцать женщин стояли в коленопреклоненных позах перед большими серебряными подносами. На них – двенадцать разновидностей яств: супы, блюда из мяса, дичи, птицы, рыбы, овощи, пирожные, желе, соленья, соусы, фрукты и чай. Каждый поднос в порядке очередности три леди передавали первой жене. Та снимала с блюд серебряные крышки, пробовала каждое, затем на коленях подносила их королю и ставила на длинный стол, за которым он сидел.

Однако Его Величество славился умеренностью в еде и ни в коей мере не слыл гурманом. За долгие годы, проведенные в монастыре, он приучил себя довольствоваться малым, дабы ничто не мешало ему добиваться предельной концентрации внимания при медитации, а в этой практике он был весьма искусен. Во время утренней