Интересно, что она хотела этим сказать? Слова загадочные,полные какого-то тайного смысла. Может ли быть, что она знает больше, чем мыдумаем? Говорит, ей ничего не известно о том, что мосье Рено доверил сынусекретное поручение. Неужели она и впрямь ничего больше не знает или толькопритворяется? Наверное, она могла бы раскрыть нам глаза, если бы захотела. Ночто означает ее молчание? Не есть ли это часть тщательно продуманного плана?

Чем дольше я думал об этом, тем более убеждался восновательности своих подозрений. Мадам Рено знает больше, чем находит нужнымсказать нам. Своим удивлением при виде сына она выдала себя, на миг вышла изначертанной заранее роли. Уверен, ей известно, почему совершено убийство, аможет быть, она знает и имена убийц. Но какие-то веские причины вынуждают еехранить молчание.

– Вы так глубоко задумались, мой друг, – заметилПуаро, нарушая молчание. – Что занимает ваши мысли?

Я изложил ему свои соображения, на мой взгляд довольноубедительные, хотя и опасался, что он поднимет меня на смех вместе с моимиподозрениями. Но, как ни странно, он понимающе кивнул.

– Вы совершенно правы, Гастингс. Я с самого начала былуверен – она что-то скрывает. На первых порах я даже заподозрил, что еслипреступление и не ее рук дело, то, уж во всяком случае, она ему потворствовала.

– Вы подозревали ее? – вскричал я.

– Ну конечно. Смерть мосье Рено в первую очередьвыгодна ей – ведь по новому завещанию она единственная, кто наследует этоогромное состояние. Поэтому мадам Рено с самого начала привлекла мое особоевнимание. Наверное, вы заметили, что я при первой же возможности внимательнорассмотрел ее руки, вернее, запястья. Я хотел узнать, не сама ли она засунула себев рот кляп и связала себя. Eh bien, я сразу увидел – обмана здесь нет, веревкибыли затянуты так туго, что врезались в тело. Значит, своими руками она немогла совершить это преступление, однако, возможно, она косвенно способствовалаему, например подстрекала к убийству своего сообщника. Более того, история,рассказанная ею, знакома мне как свои пять пальцев: неизвестные в масках,которых она не смогла бы опознать, «секретные документы» – все это уже в зубахнавязло. И еще одна мелочь утвердила меня в мысли, что она лжет. Часики,Гастингс, ее часики.

Опять эти часы! Пуаро выжидательно смотрел на меня.

– Ну, мой друг, догадываетесь? Понимаете?

– Нет! – раздраженно ответил я. – И недогадываюсь, и не понимаю. Вы своими головоломками все время ставите меня втупик. Никогда толком ничего не объясните, сколько ни проси. До самогопоследнего момента играете в прятки.

– Не сердитесь, мой друг, – сказал с улыбкойПуаро. – Если хотите, я объясню. Но ни слова Жиро, c'est entendu?[52] Я для него – выживший из ума старик, которого и в расчетбрать не стоит! Но мы еще посмотрим! Из чувства элементарной порядочности я далему намек. Если он не желает им воспользоваться, это его личное дело.

Я заверил Пуаро, что он может положиться на моюсдержанность.

– C'est bien![53] Ну а теперь давайтезаставим поработать наши серые клеточки. Скажите, мой друг, в котором часу,по-вашему, произошла трагедия?

– Как в котором? В два или около того, – ответиля, удивленный таким вопросом. – Вы ведь помните, мадам Рено говорила, чтоона слышала, как часы пробили два раза, когда убийцы были в комнате.

– Совершенно верно, и вы, и следователь, и Бекс, и всеостальные приняли слова мадам Рено на веру. Но я, Эркюль Пуаро, утверждаю, чтомадам Рено лжет. Преступление было совершено по меньшей мере двумя часамираньше.

– Но доктора…

– Они объявили, осмотрев тело, что смерть наступилачасов семь-десять назад. Mon ami, по какой-то причине кому-то необходимоуверить нас, что преступление произошло двумя часами позже, чем на самом деле.Вам, конечно, приходилось читать о том, как по разбитым часам устанавливаютточное время преступления? И вот, чтобы подкрепить показания мадам Рено, кто-топереводит стрелки ее часиков на два часа, а потом с силой швыряет их об пол!Но, как часто случается, преступник сам себя перехитрил. Стекло разбилось, амеханизм оказался цел. Да, это роковая оплошность с его стороны, ибо она сразуже позволила мне сделать два вывода: во-первых, мадам Рено лжет, во-вторых,преступникам позарез нужны были эти два часа.

– Интересно, зачем?

– О, в этом-то и вопрос, в этом вся загадка. Покуда яне могу этого объяснить. Правда, есть у меня одно соображение…

– Какое же?

– Последний поезд отправляется из Мерлинвиля семнадцатьминут первого.

Постепенно что-то начинало брезжить в моем сознании.

– Стало быть, если считать, что преступление совершенов два часа, то любой пассажир этого поезда обеспечен безупречным алиби!

– Прекрасно, Гастингс! Вы попали в точку!

Я так и подпрыгнул.

– Надо немедленно навести справки на станции! Уверен,там не могли не заметить двух иностранцев, которые сели на этот поезд! Мыдолжны сию же минуту бежать туда!

– Вы так считаете?

– Ну, разумеется. Пойдемте же скорее!

Пуаро умерил мой пыл, коснувшись моей руки:

– Идите, бога ради, если вам так хочется, mon ami, нона вашем месте я не стал бы расспрашивать там о каких-то двух иностранцах.

Я вытаращил глаза, и он, теряя терпение, пояснил:

– Ну-ну, неужели вы верите этому вздору? Неизвестные вмасках и прочая чепуха! Чего только нет в cette histoire la![54]

Его слова так ошеломили меня, что я даже не нашелся чтоответить. А он уже невозмутимо продолжал:

– Разве вы не слышали, как я сказал Жиро, что кое-какиеподробности этого дела показались мне очень знакомыми? Eh bien, значит, можнопредположить два варианта: оба преступления задумал и совершил один и тот жечеловек, или же наш убийца прочел когда-то сообщение о cause celebre[55] и в его подсознании запечатлелись все детали этого дела.Какую из этих двух возможностей предпочесть, я смогу сказать, толькокогда… – Тут он осекся.

Я перебирал в уме все, что так или иначе касалось преступления.

– Но как же письмо мосье Рено? Он ведь упоминает и отайне, и о Сантьяго.

– Безусловно, мосье Рено окружала какая-то тайна – тутникаких сомнений быть не может. А Сантьяго, по-моему, специально намподбросили, чтобы пустить следствие по ложному следу. Возможно, тот же трюкпроделали и с мосье Рено, чтобы отвлечь его внимание от чего-то важного, чтопроисходило у него под носом. О, будьте уверены, Гастингс, опасность,угрожавшая ему, исходила не из Сантьяго, она была здесь, во Франции, совсем рядом.